Под снегом обнаружилась весна, и мне кажется, многие догадывались об этом.

В черноте комнаты, в углах, появляются белые точки. Происхождения неизвестного  -  как звезды. Почему-то хочется в них именно вслушиваться: глазами их не понять. Вот так лежать и слушать. Музыка, музыка последних трамваев, звонки-звоночки, очень далеко, но слышно. И блажен тот, кто может перепутать последний трамвай  -  с первым, это значит, он имеет право не спать всю ночь.

Я имею право. Ты мне его дала. Сегодня была встреча, или сегодня уже будет новая, а та, что была  -  это теперь вчера. Интересно, когда обрывается старый день (не календарный, а настоящий)? Если всё перепуталось, если засыпаешь в шестом часу, рубеж полночи теряя в складках одежды?

Чертовски хочется есть по ночам. Новый рецепт скорого приготовления ужина-завтрака. Берется шампур, несколько раз не глядя тыкается в холодильник, и всё это быстро бежится на балкон, воровато оглядываясь.

Также еще и курить.

Настоящее утро возвестило о своем приходе механическим звоном. Марк отметил на будильнике двадцатиминутную поблажку и вернулся за какой-то оставленной вещью в сон.

Белла только так умела срываться с места. Отрада мячика: ни с того ни с сего несколько упругих прыжков на прямых ногах. Казалось, она тоже полюбила впервые.

Не щебетала, не ворковала, спрашивала, какие яблоки он больше любит.

-  Марк, Марк, я сегодня проснулась, потому что включилось радио. Там говорили про какие-то взрывы.

Да, он тоже что-то слышал.

-  Так ты и те и другие взяла?  -  не взглянул на корзинку, зато поймал взгляд, и зазвенело.

Небо ясное, а улицы хмурились. Он не понимал, что из элементов мироздания присуще только ему, а что  -  насовсем.

Перестали бы звенеть ночные трамвайчики, если бы трое мрачных в полувоенной форме пересекли дорогу Марка и Беллы. Один сказал: "И это тоже", - трое ушли, не взглянув. Показалось, говорила женщина.

-  Я приготовила тебе подарок, - как проталинки  -  влажные глаза.
-  Так сколько, ты говоришь, человек погибло? Белла?

Ему пришлось поднять синеватый камешек, чтобы вспомнить, о чём он хотел. Ты мне сегодня приснилась.

Потом он увидел, что у вывески вино-водочного отвалилась одна. Фиолетовая. Вообще, много было этого цвета. Но если бы не её платье... Вряд ли кто-нибудь заметил их приближение в толпе. Потому что счастливые щеки и улыбка ушей  -  кому нужны? Если чужие.

Как только наступили городу на нос, то есть солнце окончательно освободилось, Марк снова вспомнил и снова забыл:

-  Мне кажется, в стране сейчас война.

Не забывая светиться, Белла поставила на землю корзинку. Что-нибудь да было внутри.

Мы никогда не говорили друг другу тех слов. Мы вообще избегали глаголов. Разве не ясно? Всё ясно и так. Глаголы, бросаемые на ветер.

И еще раз замигало в глазах Марка фиолетовым смехом её платье. Он понял, вот-вот что-то случится. В одной из реальностей. В той, где он жил, или в той, что дышала в затылок. А может быть, в... Он допускал и наличие третьей.

Короче говоря, Белла не вытерпела и, схватив его за руку, запрыгала, как она это умела. Он держал её за руку крепко, не удерживая от полета. Наконец она приподнялась над его головой и остановилась на мгновение, словно собравшись остаться там навсегда.

-  Вот тебе и прогулка, - услышал Марк и посмотрел своими огромными глазами на посетительниц.
-  Хороша, хороша, ничего не скажешь. Наконец-то я увидела её живьем.
-  И каков фиолетовый цвет! У Шагала любимый цвет с детства.

Татьяна Владимировна поправила очки:

-  Ну-ка, а если поближе? Одна моя подруга говорила  -  ну, Настя, светленькая такая, ты ее, наверно, помнишь... Так вот, в молодости она была готова просто размазаться по картине от восторга, именно Шагал её почему-то восхищал. А потом разлюбила, теперь что-то более спокойное нравится.

Выходя из зала, Ольга еще раз оглянулась на застывшую в недоумении парочку.