Бельё |
В черном
В черных джинсах и в майке,
Черноволосый в черных носках,
Посредине белых снегов Белозерска
Я смотрю на нечто, разделяющее смех и страх
У ее плеча в тишине одной комнаты.
Количество смерти в стакане недостойно глотка,
От стены до стены только луч фонаря.
Путь в туалет в незнакомой тьме -
Одиссеев поход в неизведанное.
А так - все одинаково - не сегодня, так завтра,
Не с ней, так с другой.
Какая разница - лишь бы дразнили умело.
Мел не оставляет на их теле следа,
Оскорбления - на душе жирных отметин.
Понимания больше, чем самоуважения -
Современный порок.
Разум и душа по разные стороны баррикады.
Это радует - вот и еще изъян -
У основании шеи - круглая впадина.
Поцелую, наверное, там и живет душа.
Она спит на боку, и поэтому ей до моей не добраться.
Это радует - и остается только заснуть.
Пока боль затекшей руки
Не достигла мозга.
И радость не иссякла.
Время, время, время
Неделю на поезде
Под перестук колес
Или девять часов в самолете,
Рядом с дрожащим крылом.
В принципе, недалеко.
Но главное,
Время как бы бутылка -
Пей, пока не увидишь дна,
Каждым глотком давись,
Но не беда.
Везде и всегда
Время метит людей и предметы -
Капитан похож на мужа сестры,
Доктор - на маму друга.
Входя, мы вносим с собой отражение,
Закон исключенного одиночества,
Толкающий к водке.
Водка уравнивает -
Селедку и сало, делая их закуской,
С правом быть брошенной
И поднятой с пола на стол.
Так было принято в нашу бытность.
Быт заставляет тибрить и тыкать,
Снова смеяться над пошлой шуткой.
Книга же учит почаще молчать
И делать осторожные выводы.
Книжный шкаф необходим -
Он хорошо вписывается в интерьер,
Разделяя стеной кухню и спальню.
Рядом с книгой на полку поставлю рюмки,
Примирю с пространством и смысл, и время.
Перечитаю и подпишу письмо,
Которое никогда не получит адресат.
Хотя я отправлю его
И там откроют.
Ой, мама
"А за окном опять инсценируют Босха
Люди разных народов в плену у нелетной погоды".
Осталось снять ботинки и босиком к звездам
Но узел на шнурках - не гордеев узел.
Разрубив его, не завоюешь солнце.
Но мир так не похож на расписание рейсов,
Которое я изучаю, встречая и провожая,
Косяки перелетных птиц над холодной крышей.
И если с тугим чемоданом не въедешь в рай
Остается - шикидым - и пешком к звездам.
Перспектива
Как хочется стать проще:
Чаще говорить про щи,
Знать, что такое просо,
Слушать Высоцкого
И материться всех толще.
Ведь чем дольше живешь,
Тем горы все дальше,
Тем телефонней друзей голоса,
Кладешь трубку, включаешь телек -
Там наши.
Забили гол -
Чувствуешь - я - страна.
Чайник свистит,
Но, в целом, все складно -
Складной диван,
Рядом разборный шкаф
Хранит облаченье твоей ненаглядной.
Вот такой рай.
Вот такой ад.
Важно умело жениться,
Доведя общность интересов
До общности спальных мест.
И тогда Федор Михалыч станет слесарем,
Николай Василич - прорабом,
Сергееч - соседом,
А Юрич - папой.
Можно отключить телефон
И изредка называть водку граппой
Для престижа.
Прощай, оружие
Налить вина из огромной бутыли,
Выпить разом стакан
И сесть смотреть "Поле чудес".
Спонсор программы французские духи,
Линия "Прощай оружие".
Выпиваю еще три глотка
И неподдельно смеюсь -
Вино из черемухи.
И с пьяных глаз игра хороша.
Я такой же, как все -
Я похож на отца.
Второй тур - вспоминаю роман Хэма,
Который отец не читал.
Отцы и дети научились пить вместе,
Но не умеют вместе читать.
Я никогда не пил с отцом,
Даже когда стал офицером.
Здесь на окраине
Огромной страны,
Поверить в которую можно,
Проехав ее на поезде
Или пройдя сквозь нее -
Только так.
"Прощай оружие" - поет какая-то девица.
Я слушал ее зимой перед отъездом
На Дальний Восток.
Тогда у меня была невеста и вера,
Теперь - замужняя знакомая
И полуторагодичный срок.
После которого я скажу -
Прощай оружие,
Родная.
И прощай.
Вагон-ресторан
Посвящается А. И. Громову
Когда друг далеко, и это не вдруг,
Вспоминаешь понотно все "тпру" и "ну".
Уши помнят звук голоса,
Глаза - кадры лица и походки,
Печень - водку,
Ноги - улицы разговоров.
Руки помнили бы рукопожатья,
Но мыло и время, заложники сангигиены,
Сожгли нашу кожу в водной гиене.
В общем, я весь - твое воспоминание,
Голография твоего здесь неприбывания,
Залог встречи, гарант ожидания,
Твое оправдание.
Так печать, разъедая бумагу, приостанавливает тление
Памятника архитектуры, творения гения,
Пешехода, застывшего в фотоглазке.
Вспомним все наши злоупотребления
Водкой и обоюдным терпением.
Вот и будет печать на конверте -
Залог непротивления
Времени и нашей судьбе.
А впрочем, времени - нет.
Это пароль.
Он играет за пару -
Свою и чужую роль,
Роль времени и пространства -
Поезда, который не прибывает
Ни на какой вокзал.
И в нем двигаются навстречу двое -
То, что ты спросил,
И, то что я сказал.
Они вместе входят в огромный зал,
Где их никто не ждал -
Зал замирает в ожидании,
Пока выключат свет и раздадутся водкаплескания
По поводу прибытия братьев Люмьер
В роли нас.
------------
А пока в перерыве работы касс
Сдадим билеты и купим квас -
Надо здоровье беречь
Для будущих встреч.
Лучше
Когда скучно и грустно
И некому ногу подать
В минуту дешевой печали
Лучше не пить - обождать,
Посмотреть на хмурые дали,
Дать каждому облаку по имени,
К каждой мысли по существу
Придумать слова.
Записать их наскоро, закрыть глаза.
Потом кому-нибудь что-то смешное сказать
И лечь спать.
Лучше, в свою кровать.
Розенкранц и Гильденштерн
Розенкранц и Гильденштерн мертвы -
Как просто.
Расстояние от любви до ненависти измеряется в шагах,
От больной головы до здоровой - в граммах,
От палки до свертка под елкой - для беби -
В месяцах и годах.
Как просто.
А Розенкранц и Гильденштерн мертвы
За радость общения с Гамлетом,
За преступления его дяди и мамы.
Сев на корабль - не читать чужих писем -
Вот что могло их спасти
На пути от Дании до Англии.
Наверное, в самом начале
Можно было - отказаться, умереть, уйти,
Напиться или задержаться.
Но в большом и малом театре
Выход на сцену неотвратим
Даже для автора пьесы.
Итак - Розенкранц и Гильденштерн мертвы.
И еще шесть трупов.
Стивен Дедал уже запутался в родословной,
И сейчас каждый из нас Шекспир,
И Гамлет, и дядя его со всей дворней.
Примета
Открыть банку тушенки
И обнаружить сверху лавровый лист.
Значит, получу посылку.
Надо верить приметам.
Что я могу получить?
Немного родной сосны,
Железо в гвоздях,
Подмосковный воздух,
Банку варенья,
Десять пар носков,
Четыре конверта
И пачку печенья.
Немного больше,
Чем я мог обнаружить
Под подушкой,
Будучи американцем.
И слава Богу.
Я верю в русские приметы.
Главное - нож на столе
Должен лежать красиво.
Благой мат
Если ни холоден, ни горяч - значит блюет.
И у меня от теплой водки всегда тошнота.
Как всегда - выпил и лег - читать Евангелие,
Но на посланиях Павла заснул опять.
Потому мне не знать - где смех и где грех
Сколько можно выпить, когда и кого ебать.
Но память не потеряешь как пустой кошелек
И надоевшее слово "нельзя".
За этим завтра придет четверг
И пятницы никак не избежать.
Значит выебем бабу и молча смотря в потолок,
Вознесем молитву Господу -
Мол, "Прости", но знаю - что натворил -
Я любил ее за полчаса до того
И еще минут десять перед тем как уснуть -
Все по заповедям твоим.
Больше мне нечего возразить.
Хотя лучше яичницу, чем этот теплый розовый зад.
Скоро Великий Пост - будем стоять,
Даже если устал и третьи сутки пьян.
Да прости меня, Господи -
Веришь - я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Остаток
Когда кончилось мыло и нечего есть
Единственная веревка - ремень на брюках.
Хочется высечь искру, закурить и сесть
На один из разрешенных наркотиков -
Кромешную скуку.
Смотреть в потолок, телевизор,
Пить воду и ссать -
Находя высший смысл в походе до очка.
Выключать звук, включать свет
И наоборот.
Выходить и входить в собственный дом
Без стука.
Говорить сам с собой,
Танцевать в темноте
И ругаться про себя, вслух и по-английски.
Все равно не понятно -
Кто вдвойне не прав,
Он или она или запах яблок.
Кинуть пару палок, не глядя в глаза,
И выслушать, что она мовит по-украински.
Звучит смешно и по-детски.
Вот он - первый невинный секс,
Хотя женщина третий год замужем и муж в отъезде.
Потом мазать бутерброды для него и ее,
Разливать на троих
И здороваться с ним за руку каждое утро.
Уже куплено мыло и шкаф забит хавчиком до ушей,
Но с кровати не слезть,
Ежедневное пьянство не сделаешь праздником.
Иногда сниться дембель, добрая жена и честь.
Но до всего этого далеко, как до города Гагры.
Остаются лишь письма и отрывной календарь -
Компас и карта.
Утро вечера
Это похуже похожести
На стандартный стол,
С любой из сторон стоящий раком.
Спина не болит,
Хоть я и гружу мешки.
Но свободу здесь почитают вином,
Лучше покрепче и с акцизным знаком.
Затем качество водки переходит в количество грамм
На душу населения комнаты.
Лампочка сменяет солнце,
Спичка тухнет раньше сигареты,
Ключ остается в замке.
Носки неохота снимать,
Глаза закрываются и уже все равно,
Закрыта ли дверь
И заведен ли будильник.
Завтра подкрадывается, не снимая сапог,
Со штык-ножом дневального
И распорядком.
Утром темно -
И это похуже похожести
Вторника на среду, среды на четверг.
Утро похоже на вечер,
А день на ночь.
Спи,
Добрый человек.
Чудовища, прочь.
В черных джинсах и в майке,
Черноволосый в черных носках,
Посредине белых снегов Белозерска
Я смотрю на нечто, разделяющее смех и страх
У ее плеча в тишине одной комнаты.
Количество смерти в стакане недостойно глотка,
От стены до стены только луч фонаря.
Путь в туалет в незнакомой тьме -
Одиссеев поход в неизведанное.
А так - все одинаково - не сегодня, так завтра,
Не с ней, так с другой.
Какая разница - лишь бы дразнили умело.
Мел не оставляет на их теле следа,
Оскорбления - на душе жирных отметин.
Понимания больше, чем самоуважения -
Современный порок.
Разум и душа по разные стороны баррикады.
Это радует - вот и еще изъян -
У основании шеи - круглая впадина.
Поцелую, наверное, там и живет душа.
Она спит на боку, и поэтому ей до моей не добраться.
Это радует - и остается только заснуть.
Пока боль затекшей руки
Не достигла мозга.
И радость не иссякла.
Время, время, время
Неделю на поезде
Под перестук колес
Или девять часов в самолете,
Рядом с дрожащим крылом.
В принципе, недалеко.
Но главное,
Время как бы бутылка -
Пей, пока не увидишь дна,
Каждым глотком давись,
Но не беда.
Везде и всегда
Время метит людей и предметы -
Капитан похож на мужа сестры,
Доктор - на маму друга.
Входя, мы вносим с собой отражение,
Закон исключенного одиночества,
Толкающий к водке.
Водка уравнивает -
Селедку и сало, делая их закуской,
С правом быть брошенной
И поднятой с пола на стол.
Так было принято в нашу бытность.
Быт заставляет тибрить и тыкать,
Снова смеяться над пошлой шуткой.
Книга же учит почаще молчать
И делать осторожные выводы.
Книжный шкаф необходим -
Он хорошо вписывается в интерьер,
Разделяя стеной кухню и спальню.
Рядом с книгой на полку поставлю рюмки,
Примирю с пространством и смысл, и время.
Перечитаю и подпишу письмо,
Которое никогда не получит адресат.
Хотя я отправлю его
И там откроют.
Ой, мама
"А за окном опять инсценируют Босха
Люди разных народов в плену у нелетной погоды".
Осталось снять ботинки и босиком к звездам
Но узел на шнурках - не гордеев узел.
Разрубив его, не завоюешь солнце.
Но мир так не похож на расписание рейсов,
Которое я изучаю, встречая и провожая,
Косяки перелетных птиц над холодной крышей.
И если с тугим чемоданом не въедешь в рай
Остается - шикидым - и пешком к звездам.
Перспектива
Как хочется стать проще:
Чаще говорить про щи,
Знать, что такое просо,
Слушать Высоцкого
И материться всех толще.
Ведь чем дольше живешь,
Тем горы все дальше,
Тем телефонней друзей голоса,
Кладешь трубку, включаешь телек -
Там наши.
Забили гол -
Чувствуешь - я - страна.
Чайник свистит,
Но, в целом, все складно -
Складной диван,
Рядом разборный шкаф
Хранит облаченье твоей ненаглядной.
Вот такой рай.
Вот такой ад.
Важно умело жениться,
Доведя общность интересов
До общности спальных мест.
И тогда Федор Михалыч станет слесарем,
Николай Василич - прорабом,
Сергееч - соседом,
А Юрич - папой.
Можно отключить телефон
И изредка называть водку граппой
Для престижа.
Прощай, оружие
Налить вина из огромной бутыли,
Выпить разом стакан
И сесть смотреть "Поле чудес".
Спонсор программы французские духи,
Линия "Прощай оружие".
Выпиваю еще три глотка
И неподдельно смеюсь -
Вино из черемухи.
И с пьяных глаз игра хороша.
Я такой же, как все -
Я похож на отца.
Второй тур - вспоминаю роман Хэма,
Который отец не читал.
Отцы и дети научились пить вместе,
Но не умеют вместе читать.
Я никогда не пил с отцом,
Даже когда стал офицером.
Здесь на окраине
Огромной страны,
Поверить в которую можно,
Проехав ее на поезде
Или пройдя сквозь нее -
Только так.
"Прощай оружие" - поет какая-то девица.
Я слушал ее зимой перед отъездом
На Дальний Восток.
Тогда у меня была невеста и вера,
Теперь - замужняя знакомая
И полуторагодичный срок.
После которого я скажу -
Прощай оружие,
Родная.
И прощай.
Вагон-ресторан
Посвящается А. И. Громову
Когда друг далеко, и это не вдруг,
Вспоминаешь понотно все "тпру" и "ну".
Уши помнят звук голоса,
Глаза - кадры лица и походки,
Печень - водку,
Ноги - улицы разговоров.
Руки помнили бы рукопожатья,
Но мыло и время, заложники сангигиены,
Сожгли нашу кожу в водной гиене.
В общем, я весь - твое воспоминание,
Голография твоего здесь неприбывания,
Залог встречи, гарант ожидания,
Твое оправдание.
Так печать, разъедая бумагу, приостанавливает тление
Памятника архитектуры, творения гения,
Пешехода, застывшего в фотоглазке.
Вспомним все наши злоупотребления
Водкой и обоюдным терпением.
Вот и будет печать на конверте -
Залог непротивления
Времени и нашей судьбе.
А впрочем, времени - нет.
Это пароль.
Он играет за пару -
Свою и чужую роль,
Роль времени и пространства -
Поезда, который не прибывает
Ни на какой вокзал.
И в нем двигаются навстречу двое -
То, что ты спросил,
И, то что я сказал.
Они вместе входят в огромный зал,
Где их никто не ждал -
Зал замирает в ожидании,
Пока выключат свет и раздадутся водкаплескания
По поводу прибытия братьев Люмьер
В роли нас.
------------
А пока в перерыве работы касс
Сдадим билеты и купим квас -
Надо здоровье беречь
Для будущих встреч.
Лучше
Когда скучно и грустно
И некому ногу подать
В минуту дешевой печали
Лучше не пить - обождать,
Посмотреть на хмурые дали,
Дать каждому облаку по имени,
К каждой мысли по существу
Придумать слова.
Записать их наскоро, закрыть глаза.
Потом кому-нибудь что-то смешное сказать
И лечь спать.
Лучше, в свою кровать.
Розенкранц и Гильденштерн
Розенкранц и Гильденштерн мертвы -
Как просто.
Расстояние от любви до ненависти измеряется в шагах,
От больной головы до здоровой - в граммах,
От палки до свертка под елкой - для беби -
В месяцах и годах.
Как просто.
А Розенкранц и Гильденштерн мертвы
За радость общения с Гамлетом,
За преступления его дяди и мамы.
Сев на корабль - не читать чужих писем -
Вот что могло их спасти
На пути от Дании до Англии.
Наверное, в самом начале
Можно было - отказаться, умереть, уйти,
Напиться или задержаться.
Но в большом и малом театре
Выход на сцену неотвратим
Даже для автора пьесы.
Итак - Розенкранц и Гильденштерн мертвы.
И еще шесть трупов.
Стивен Дедал уже запутался в родословной,
И сейчас каждый из нас Шекспир,
И Гамлет, и дядя его со всей дворней.
Примета
Открыть банку тушенки
И обнаружить сверху лавровый лист.
Значит, получу посылку.
Надо верить приметам.
Что я могу получить?
Немного родной сосны,
Железо в гвоздях,
Подмосковный воздух,
Банку варенья,
Десять пар носков,
Четыре конверта
И пачку печенья.
Немного больше,
Чем я мог обнаружить
Под подушкой,
Будучи американцем.
И слава Богу.
Я верю в русские приметы.
Главное - нож на столе
Должен лежать красиво.
Благой мат
Если ни холоден, ни горяч - значит блюет.
И у меня от теплой водки всегда тошнота.
Как всегда - выпил и лег - читать Евангелие,
Но на посланиях Павла заснул опять.
Потому мне не знать - где смех и где грех
Сколько можно выпить, когда и кого ебать.
Но память не потеряешь как пустой кошелек
И надоевшее слово "нельзя".
За этим завтра придет четверг
И пятницы никак не избежать.
Значит выебем бабу и молча смотря в потолок,
Вознесем молитву Господу -
Мол, "Прости", но знаю - что натворил -
Я любил ее за полчаса до того
И еще минут десять перед тем как уснуть -
Все по заповедям твоим.
Больше мне нечего возразить.
Хотя лучше яичницу, чем этот теплый розовый зад.
Скоро Великий Пост - будем стоять,
Даже если устал и третьи сутки пьян.
Да прости меня, Господи -
Веришь - я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Остаток
Когда кончилось мыло и нечего есть
Единственная веревка - ремень на брюках.
Хочется высечь искру, закурить и сесть
На один из разрешенных наркотиков -
Кромешную скуку.
Смотреть в потолок, телевизор,
Пить воду и ссать -
Находя высший смысл в походе до очка.
Выключать звук, включать свет
И наоборот.
Выходить и входить в собственный дом
Без стука.
Говорить сам с собой,
Танцевать в темноте
И ругаться про себя, вслух и по-английски.
Все равно не понятно -
Кто вдвойне не прав,
Он или она или запах яблок.
Кинуть пару палок, не глядя в глаза,
И выслушать, что она мовит по-украински.
Звучит смешно и по-детски.
Вот он - первый невинный секс,
Хотя женщина третий год замужем и муж в отъезде.
Потом мазать бутерброды для него и ее,
Разливать на троих
И здороваться с ним за руку каждое утро.
Уже куплено мыло и шкаф забит хавчиком до ушей,
Но с кровати не слезть,
Ежедневное пьянство не сделаешь праздником.
Иногда сниться дембель, добрая жена и честь.
Но до всего этого далеко, как до города Гагры.
Остаются лишь письма и отрывной календарь -
Компас и карта.
Утро вечера
Это похуже похожести
На стандартный стол,
С любой из сторон стоящий раком.
Спина не болит,
Хоть я и гружу мешки.
Но свободу здесь почитают вином,
Лучше покрепче и с акцизным знаком.
Затем качество водки переходит в количество грамм
На душу населения комнаты.
Лампочка сменяет солнце,
Спичка тухнет раньше сигареты,
Ключ остается в замке.
Носки неохота снимать,
Глаза закрываются и уже все равно,
Закрыта ли дверь
И заведен ли будильник.
Завтра подкрадывается, не снимая сапог,
Со штык-ножом дневального
И распорядком.
Утром темно -
И это похуже похожести
Вторника на среду, среды на четверг.
Утро похоже на вечер,
А день на ночь.
Спи,
Добрый человек.
Чудовища, прочь.