***

У него были конфеты.
А у меня авторские песни.
Он был директор фабрики,
А я был  -  никто, рязанский бард.
Я ему сказал:
-  Меняем конфеты на диски?  -  и, подняв рубаху, показал пластинку, засунутую под ремень.
Я только что в Питере издал 5 тыщ штук.
Он культурно улыбнулся:
-  Сколько она стоит?
Я сказал. Он отсчитал из лопатника купюры и протянул мне.
-  Одну куплю.
Эх, подумал я.
-  Давай  -  я на фабрику отсыплю 1000 болванок, а вы мне тонну конфет.
Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.
-  Надо подумать. Зайди потом.
Потом я зашёл и с порога метнул в него сверлящую плоскость песен с возгласом  -  бартер!
Он защитился барбариской, которую сосал.
В губках сжал и пласт разлетелся вдребезги.
-  Ничего не выйдет,  -  начал он, дыша и щерясь,  -  я тут посоветовался с профкомом  -  с женщинами нашими  -  не согласны.
Я повернулся к двери.
-  Мало я вам, бабы, пел на концертах, а потом отвозил домой и ложился еще с вами в койку. Всё вам конфет подавай.

Шейк

Ни с того ни с сего наш поезд заезжает в поля, где русоволосые девушки между мотыженьем всасываются в губы горбоносых смуглолицых юношей. Вот полевики заметили наш состав. Тут же перестали ободряюще хлопать друг друга по плечам и стоят смотрят. Из-под ладошек.
А при нас ведь "тык-дрыг  -  дискотэка".
И мы прямо с платформ врубаем "Роллинг Стоунс"  -  "Не могу кончить".
И все начинают беситься.
Запулив мотыги.
Танцевать в зеленях, наступая друг другу на ноги и выбрасывая вверх хищные руки.
-  Парни,  -  кричим мы,  -  поизящней что ль.
Они в ответ рычат и вихляются.
"Роллинги" делают вещи, которые соревнуются с подпрыгивающими обитыми сталью концами воротников. Вдруг девушки давай кого-то бить. Прямо под ударник наяривать. Ну думаем  -  это они зря. Ту-ту  -  уезжает наш поезд.
Обсуждаем по вагонам девчат и парней  -  да... стадо..., да чего там быдло  -  ети их.
Случайно выглядываем в окно: толпа бежит за поездом и слышны крики:
-  Брось мафон. Брось бобинку.
Бросаем.
Прямо на рельсах начинают кидать шейка.
Неугомонные.
С угрюмым наклоном лиц.
С ромбиками об окончании институтов.

Прочерк

На Орешке я встретил Аринария Курдашёва. Он ходил, выпятив грудь и подобрав ягодицы. Солнце било по нему лучами, как цыган плетью по лошади.
Увидев меня, Аринарий выпустил воздух и, превратившись в стегоцефала, пополз по загорающим женщинам по моему направлению.
Я замахал руками.
Он полз и чирикал, как воробей.
Царапая округлости в наволочках, стегоцефал двигался и двигался.
И вдруг остановился. Пописать.
Он обдудонил пожилую девушку всю прокуренную и провернутую в лопастях окрестных ресторанов.
Она достала из плавок маленький браунинг и отшибла стоящую, как парус роговую пластину на Курдашёве.
Потом еще спустила пульку себе в лоб.
Пулька отскочила от толоконного лба и устремилась в Орешку. Купатса. Неожиданно у нее выросли крылышки. И давай нырять. Пулька.
Аринарий Курдашев, видя такие дела, дал задний ход и превратился опять в пляжного парня, бывшего санврача, а ныне безработного, не имеющего ни квартиры, ни машины, а только билет. На карусель. На обороте которого написано: "Разгосударствлю! Пошли все!!"

Дом охотника

Мы его долго ждали и, наконец, он обнял нас своими знаменитыми руками-крючьями.
И сразу  -  на!  -  поцеловал.
Кого в усы, кого в глаз, кого в лобастый затылок.
Меня  -  в кадык.
Хотелось сучить ногами.
С плачем кинулись и толстыми волосатыми пальцами обхватили стаканы.
Ойк!
И ойк, ойк, ойк! Затрахали водчонку.
Всё!  -  к нам пришел дилер.
Теперь мы перекинем "мазы" из жмеринки в кологрив.
Опять с плачем кинулись и толстыми волосатыми пальцами схватили стаканы.
Ойк!
И ойк, ойк, ойк!
Чувствовали что попало  -  но в основном "Лед Зеппелин".
Дилер добавил три слова. Вот эти слова  -
Ещё, ага, ну.
Закивали, чуть не пустившись в пляс.
Грянул час рубля  -  сложили его осеннюю кучу.
Тут лента на магнитофоне кончилась и концом, негодяйка, захлестала по морде.
Раз-раз по переключателям, раз-раз по лампочкам.
Как мы всему радовались  -  рыгали.
Дружбаны закурили.
Из дыр повалил дым.
Снова вставили ленту: сухое потрескивание паузы  -  музыканты дожарили яичницу и запели по-английски.
Надо было скакать за вином.
В "Зарю"!  -  там чеканили струи.
Вызвался такой горький-горький.
Когда он с "дипломатом" выходил, как-то все увидели над дверью плакат "Бился головой об стенку, качаясь в кресле качалке".
Плакат назывался "мировоззрение".
Напились тогда...

Начало творчества

Он потянул дверь  -  прошу  -  и они зашаркали в комнату.
Весь союз писучих.
Это было  -  не копейки в нос засовывать.
Мозг размяк от действия печатного слова, и очень хотелось взглянуть, из каких людей оно струится.
Оторванные от своих столов поэты и писатели элегантно суетились, устраиваясь кто где.
Впереди был отдых и тихий разговор по существу.
Одна совсем маленькая, то ли драматургиня, то ли детская писательница, села на край пепельницы и, болтая ножками, забуробила стихи.
Из окна дуванул ветерок, и хозяин, боясь, что члены СП простудятся, запер раму на шпингалет.
Подёнщики переглянулись  -  отключили от свежака.
А малышка, завидев их реакцию, захохотала и повалилась в пепельницу.
Если б хозяин заглянул туда, то увидел бы, как миннезингерша раскидывает бычки, добираясь до самого толстого, после чего чмокает губами  -  раскуривает его...
Вот уже мечтательно глядят глазенки, и из ротика идёт дымок.
Балдеет бардка.
-  Пива бы!  -  вымолвил один рязанский поэт и рыгнул.
Это был любовник романтической куряки.
У хозяина аж сердце запрыгало от всего этого, и он решил связать свою судьбу с... литературой.
Он убежал в другую комнату и заполнил бумагу.
По зигзагу.

Синее небо над Театральной площадью

Только я подумал, какой крепкий 16-этажный дом построили, как он наклонился, наклонился и  -  бух!  -  упал.
И все квартиросъемщики оказались раздавленными обломками стен и перекрытий.
В живых осталась только Понтелей Понтелеевна, которая в это время лежала в ванной. Ванна перевернулась и накрыла как колпак Понтелей Понтелеевну.
Шведская группа спасателей, вернувшая ванну в исходное положение, была немало удивлена, обнаружив в ней хорошенькую плачущую женщину.
Надо ли говорить, что руководитель спасателей без промедления женился на Понтелей Понтелеевне и увёз её в фиорды.

День пограничника

В прекрасный летний вечер душистые  девушки встретились с умничающими юношами.
А ребята  -  бывшие пограничники  -  тоже встретились.
В фураньках.
И для тех, и других начал петь один лауреат-бард, пивная суперзвезда.
Его послушали и решили, что "кишка у тебя, вольтметр, тонка, чтобы петь для границы".
Такое бывает.
Потом на сцену взобралась много репетирующая по подвалам рок-группа "Фря-шандец". Лохматый старый мальчик заголосил, вредя своему здоровью. Ударник бухал, гитарист скрежетал  -  в ушных раковинах слушателей завелись червяки.
Впрочем, ребята-пограничники закрутили колёсиком руки у животов и затанцевали.
Надо открыть секрет: вчера они дали, сегодня с утра тоже дали, а полчаса назад дали по самые помидоряки. Водки. Русской.
Вот что было видно: зелёные дембельские фуражки на затылках, кривоватые ноги ставятся широко, как только можно. Двуногие существа держатся друг друга, радуются друг другу, умрут друг за друга.
Прошло три цивилизации времени.
Но что это?
Что пришло в разбухшие головы  -  почему танцоры начали биться? Зачем кулак в нос?
Никто никогда не узнает.
Знаем только что: бард забился в щель. Забросил гитару и ужался.
Рок-группа "Фря - шандец" посмотрела, посмотрела и, пригибаясь, кустами пробежала в бомбоубежище.
Аппаратуру оставили на съедение волкам.
Две пожилые девушки как увидели бой  -  так замерли.
Этим воспользовался неизвестный человек  -  тихо подошёл сзади к одной из них и положил наглые лапы на огромные грудные запасы.
Организатора молодёжного вечера  -  занимающегося гантелями паренька шесть раз ткнули в плечо с возгласом: А такого-то знаешь?
Милиционеры измучались с бывшими сторожами нашей Родины  -  бегали за ними во всю прыть  -  никак не могли поймать.
Потом приехали подлые машины МПГ и всех туда запихали.
Умничающих девушек и душистых юношей тоже. До кучи.
Все завершилось по-деловому и по-мужски.
Как и всегда бывает в нашей храброй Урубаньке. Соседки Урубки.

Вечерняя земля непонятых людей

Он высовывался по пояс в форточку, крутил головой и задавал  -  гад  -  вопрос:
-  Куда?
И ещё:
-  Пареньки, а потом?
Мы съёживались.
Пареньки не знали что "потом"  -  стояли вкруг, чувствуя плечо товарища.
-  Ну?  -  за нас напрягался он,  -  ну?  -  как сидя на горшке, повторял он.
Мы крепили кружок, стискивая зубья.
-  Тогда увидимся!  -  заводился он,  -  опять повидаемся.
И переваливался к себе в дом, щёлкая пальцами, как подзывают официанта.
-  Пареньки!  -  орал он под топот своих ног в подъезде, продержись!
И к нам вышвыривалось восьмидесятикилограммовое тело бойца и проливного сокола.
-  Ха! А вот и я! Ну чё? Куда?  -  тормозил и в облаке пыли поднимал палец кверху.
-  Суть жизни.
-  Отойди,  -  рыдали мы, мерцая и колеблясь.
Он бил себя в грудь и не давал нам воспротивиться.
-  Ничком!  -  голосила круговая оборона.
-  Ну, что-нибудь сделаем, а?  -  вставал на колени он.
-  Отвал,  -  мы выдыхали.
-  Тоска ведь,  -  грустил он.
-  Тоска... Но расходиться по одному мы не будем.
Раз он прыгнул прямо в кружок.
И умер, умер, умер. Демон.
Оставил нас страшно размышлять.

***

Где-то далеко я еду в поезде, и солнечный луч лежит на моем плече, как рука товарища.
Напротив сидит девушка и, как ни в чём ни бывало, читает книгу.
А колеса всему поддакивают.
Куда я еду? Чего хочу?
Но, как сказал одинокий человек: "Все, что возможно, происходит, однако возможно только то, что происходит".

Апрельское движение к счастью

Я беру ее руку и мы идём.
К краю пропасти.
Вот с таким криком:
-  Ай-а-я-я-яй!  -  прыгаем вниз.
Реактивность  -  чшь  -  нарастает.
Моя девушка, пробуя одернуть задравшийся подол, кричит:
-  Ой, щекотно!
-  Ага!  -  ору.
Шнурки на туфлях крутятся, как пропеллеры.
-  Колом мы, а не вы!  -  провозглашаю на весь мир.
Наклоняю голову и делаю руки по швам.
-  Ой, как летим навстречу!  -  слышу от моей спутницы.
Э  -  сигналю,  -  ссузься, ссузься.  -  замедляешь движение.
Вместо этого она с отставленной ногой проносится мимо меня по кругу  -  фр!
Еще  -  фр, фр!
Вдруг мы попадаем в безвоздушное пространство и начинаем плавать, как пенсионеры в море.
Длится это уже бог весть сколько и, мы всё никак не можем оттуда выбраться.
Я кричу "ссузься", моя зазноба реет "фр", край пропасти, с которого мы шарахнулись, рядом, погладить можно.

В Вологде улица названа в честь поэта Н. Рубцова

Одна говорит:
-  Послушай, Лена, мы же сегодня зарплату получили. Пойдём в ресторан.
Вторая тряхнула кудрями и уснула.
Первая толкнула ее:
-  Ну пойдем что ль?
-  Ага, ага.
И они пошли в ресторан. Открыв рот и закатив глаза.
Вот и дверь.
Около нее стиляги, вышедшие подышать.
-  Дайте пройти.
-  А как вас зовут?
Вы нам не нужны. Мы пришли просто посидеть.
Стиляги почувствовали себя половыми губами и расступились.
А подвыпивший пижон, похожий на комсомольского работника, пробубнил:
-  Очень жаль, что вы на нас плюёте,  -  и хлыстнулся.
Касатки вошли.
Несколько взглядов, вскормленных на черноземе, обратились к ним.
Девушки к оркестру.
Музыка стихла. Белотелые вплотную.
И стали... квелеть.
Ещё, ещё... Наливаться.
На пятой минуте  -  ап!  -  и начали храпеть. То есть спать.
Спать в центре. Воронежа. Города.
Я прикладываю палец к губам и шепчу:

И как же так, что я все реже
Волнуюсь, плачу и люблю,
Как будто сам я тоже сплю
И в этом сне тревожно брежу.

Дома, освещённые закатным солнцем

За свою жизнь я много семечек сгрыз.
Любил я семчата.
Бывало, возьмёшь горстку, лузгаешь, лузгаешь  -  плюёшь, плюёшь, все вокруг заплюёшь, сам весь сидишь оплёванный  -  хорошо!
Кто придёт  -  дверь открывает  -  на него гора шелухи, он, бедный, гибнет.
Женился я, она тоже сёмки любила.
Даже больше, чем я.
Иной раз и шелуху всю перегрызёт по два-три раза.
Я уж засну, а она всё на кровати под настольной лампой трещит.
В троллейбусе едешь  -  хочешь погрызть  -  достанешь, давай щёлкать,  -  наплюёшь полные воротники соседям, сойдёшь, так идешь.
Один раз побить хотели  -  я им мешок семечек дал  -  откупился. Теперь тоже полюбили грызть  -  везде меня ищут, чтоб на брудершафт лушануться  -  за науку удовольствия.
Я весь, весь в семчатах.
В карманах, в носу, в ушах, в глазах  -  стукнешь по груди  -  сёмки хрустнут.
Разденусь  -  шелуха...
Я сам семя.
Если меня воткнуть, я вырасту и дам урожай.
Но больше всего я хочу, чтоб кто-нибудь меня расщепил.
Расколол напополам и содержимое выел.
Просто сплю и вижу. Зубы с пятиэтажный дом.
Ам!  -  они меня и хана.

Обрыв

У меня избушка над самым обрывом.
И над самым обрывом стоит рояль.
Я сюда привёз его. Взял и привёз.
Неповторимыми  -  слышите?  -  неповторимыми ночами приходит к нему молодая женщина, рассыпает волосы по плечам (с погонами) и играет.
Я, услыхав набивание шпал, прислоняюсь к дверному косяку.
Звезды куролесят по белому лаку дорогого инструмента.
Он звенит бутонно.
В конце оратории женщина-офицер расстегивает кобуру (одной рукой  -  другой продолжает набивать шпалы), достает браунинг (помните она из него отшибла роговую пластину на Арике Курнашеве?) и стреляет вверх  -  хенде-хох!
Рояль отдает нежные и удалые звуки оживающему миру.
Тревожная радость соединения с мирозданием.
Да.
Утром я вывожу... планер на обрыв. Одеваю очки.
Ветер скользит по плоскостям крыльев, ощупывая их надежность, их сильную ловкость.
Неповторимой  -  слышите?  -  рукой взмахиваю и на планере спускаюсь вниз.
Лечу, невозможно представляя всю красоту небывалого сказочного мира  -  плачу, плачу оттого, что он такой.
Одну руку выпрастываю  -  другой кручу элероны  - хватаю бомбу и кидаю вниз.
Анклойф, Хаим1!
Безумная радость соединения с мирозданием.
Проборы торсионных полей!
Запись информации в вакуумерии!

1- беги, хаим (из Бабеля по памяти).

Мотоцикл с люлькой

Вот уж кого я хочу увидеть так это Наху Верцекову.
Чтоб она шла мне навстречу в колготках и улыбалась.
Будет ли это через пять минут?
Через мять минут вряд ли, а вот вечером я смогу ее увидеть.
В шлеме. В люльке мотоцикла "Урал".
А почему?
Да потому что Водомёт Жробин  -  муж Нахи иногда катает свою жену по городу, выбрасывая отработанные газы в атмосферу.
Наха сидит суровая, напыщенная, люлька стучит по мостовой.
Водомёт  -  тоже серьёзный  -  вглядывается в дорогу.
Прохожие смотрят.
Мотоцикл тарахтит.
Думал ли я, стоя двадцать лет назад с Нахой в подъезде и, делая пих-пих, что она будет попадать в такие ситуации?
Эх, жизненные приключения.

Вольтижировка

Вчера пришли еще одни улыбающиеся двуногие существа.
Они были хмельные и позарез молодые.
На зубах у них было выгравировано: орайдарай.
Припев из песни "Эльбрус красавец смотрит сквозь тучи".
Один из них взял гитару и запел с хрипотцой.
"Заходите к нам на огонек..."
Я пошел и надел бронежилет.
А они мне и говорят:
-  Ребята падучие на дот  -  живут стоймя.
Да, думаю, не было бы экстремизма.
На земле-матушке много чего уродилось.
Как прыгну на стол и как начну крутить куриную ногу. Ровно казак саблю.
Притихли. Понравилось.
-  Любо, любо,  - 
Улыбки поползли.
А я и говорю:
-  Поехали на дебр. (В смысле дебаркадер  -  общага на воде). Там разойдемся.
-  Не. Повольтижируй еще.
Я давай.
Надоело  -  как брошу ногу о пол.
А она встала и пошла плясать с носка на пятку
Такие вот чудеса, когда цены выросли в сто раз, КПСС свергли, а чистая вода в колонке у Кремлевского вала кончилась.

По пути энергичного уплотнения

Коля  -  гунявый стихоплёт  -  перепил одного рязанского поэта и уехал в Воркуту.
А на вокзале перед ним почесала ногу красивая баба.
Коля и пошел за ней.
Пришли на хату.
Только Колёк обхватил рукоятками, чтоб впендюрить, как в дверь ударили так, что у Кольки треснули напополам глаза, как стаканы.
И вошли какие-то волосатые мудрёные мужики. С баклашкой водки.
-  Давай и давай, набухеримся, давай и давай напиндрячкаемся...
И бьют в нос, чтоб понял.
Колюха на попу.
Встал, тоже дал в пятак.
Потом сели, брызжа слюной, за стол.
А красивая полюбовница с титьками подле стоит  -  мол, однокашники  -  сейчас уйдут.
Колюха втёр две рюмки и загугнил стихи.
Тут дальний мужик из-под переднего мужика опять как лупанёт Колюху по уху  -  и Колька услышал ноту "ми".
Потом ему вдевают в рукава лыжную палку и распятого выгоняют на мороз.
Колюха кончает слышать ноту "ми" и слышит разные ноты,  -  стоит, опоминается. И хочет пописать.
Страстно хочет. Но ручонки, как у Иисуса Христа.
И Колюха бежит на людную площадь, где ведёт себя, как вертолёт.

Чистота неизведанных красок

Об матерные слова, которые трепетали королевами красоты в воздухе...
Об матерные слова, которые стояли, как ниндзя с мечами...
Об матерные слова, которые крепились как бастионы Литвы в перестроечное время...
Об матерные слова можно было открыть пивную бутылку
Зацепиться крышечкой и рукоятью  -  стук!
Пиво пшч!
Время золотой точкой ползло по ободку посуды.
Кто-то сказал, что в спину ввернули окурок, и что он хочет от этого махаться.
На его восклицанья отозвались многие.
И давай все присутствующие наяривать.
Вдруг в небе сверкнул геометрический мускульный угол  -  это черный дан каратэ наложил свою длань на происходящее.
Пришлось биться втрое быстрее, чтоб перед смертью надышаться.
Вдруг с неба уставились дула пушек  -  это военный министр наложил резолюцию на происходящее.
Пришлось биться всемеро, вдесятеро быстрее, чтоб перед смертью надышаться.
А раненый окурком и говорит:
-  Шабаш. Усталость.  -  И ложится в траву, разведя руки.
Бойцы вокруг подпрыгивают и корят:
-  Спекся? А то я, я,  -  головка от шампанского.
Друг дружке еще засветили по разу, и пошли, обнявшись, по девкам.
А девки у нас ядрёные, все в соку  -  ждали их повсюду.
Конечно, прижили от пьяниц и драчунов детей.
Вон они бегают сейчас за окном и кричат друг другу:
-  Козел. Дурак.

В глаза его

Раздался треск и с неба упал... Чурикян.
Отряхнулся и дальше пошел. Молодец!
Мы его еле догнали.
-  А где же ты был Чурикян.
-  На помойке.
Он горд и короток, на ходу раз-раз сунул крылья в дипломат, поправил галстук, штанину отряхнул, вообще весь встряхнулся.
В глазах его всё ещё лепечет небо.
-  Ну и так далее,  -  говорит Чурикян.
Это в смысле того, что он продолжает жить дальше.
-  А мы, Чурикян, ну ты что?  -  вьёмся вокруг него гурьбой: Арнольд, Роберт, Аделаида  -  все наши.
Девчонки все кулачки отбили об его спину.
Он отстраняет физкультурников лидерским жестом.
Тогда однажды (на зарядке) мы его доняли:
-  Говори, говори! Вправду там был или врешь? Говори, говори!
Пристали  -  чуть не убили.
Он внимательно осмотрел нашу группу, отряхнулся и продолжил жить дальше.
Вот что-то долго мы его не видели.
-  Где Чурикян, где Чурикян?  -  наши женщины лежали навзничь и стонали.
И тут раздался треск и с неба упал Чурикянь.
Взяли под руку (дал) и заискивающе глядя в глаза вымолвили: А где же ты был, Чу-ри-кянць?
-  Государственную казну тибрил.
-  Закалапуцал,  -  решили мы.

Комитет государственной безопасности

И привезли в сумасшедший дом буйного полковника.
И давай ему ранить попу уколами.
Это десантника-то, конголезца!
А вот да!
Чтоб не распространял слухи, что из членов правительства песок сыпется.
Оратор. Обездвижься!
Слава головастому химику, придумавшему "сульфу".
Раз внутримышечно!  -  и скульптура.
И все бы было Мили Петроццио*,  -  сделали бы зомби.
Если б не напала баба-огнёвка.
Жена конголезца.
У что делала! Столы низом живота в инстанциях сдвигала.
И добилась-таки выписки полковника.
Оффициантка. Райка. Вон идёт как пожар по лесу движется.
Сейчас она нас обслужит.

* Мили Петроццио  -  трэш-гитарист "Креатора", отличающийся сдобной механистичностью.

Инженерный нюх

Эту историю рассказал Валерий Зернов.
Он когда-то работал в НИТИ  -  смотрел как электроны дырки трамбуют.
Вдруг к ним людям в белых халатах прислали слесаря завернуть болт и заточить планочку.
В вакуумной лаборатории слесарю надо было разуться  -  снять унты и надеть чистое белое инженерное.
Канюшня, он облачился.
И вот скопились дтныки и ктныки1 смотреть как он заострит угол.
Только через пять минут стало ясно  -  слесаревы носки пахнут как пляшущая попса на сцене.
А что делать  -  смотрели на пилёж и, конечно, транзисторы потекли  -  а Зернов зопил и НИТИ не обогнали гадов американцев по тэнзоэффектам  -  так что я говорю?  -  дело  -  в народе  -  в его носочках пробитых пулями.

1  -  доктора и кандидаты технических наук.

Почему подрались на планерке в Кремле

Как Валерий Зернов старший инженер технологического института, имеющий кожаную куртку и жену Ольгу Писарева дрался в Москве, будут долго вспоминать очевидцы и проходимцы первопрестольной.
А прислонился к обладателю куртки и жены подвыпивший пожилой юноша и дыхнул перегаром.
То есть он человека с высшим образованием использовал как подпорку и еще окутал выбросами.
А Валерий и говорит:
-  Сдристни.
А пожилой юноша запомнил и сел за Валеркой Зерновым в троллейбус и там стал ввертываться в его 6 органов чувств  -  обоняние и осязание.
Вот что вспоминают очевидцы.
Валера вскочил как ужаленный и как съездит. Потом еще как съездит.
Но юноша уцепился за держалку в дверях и стал мотаться как гитлеровский флаг.
Валера бьёт слева, тот вправо.
И так продолжалось три тычка пустоты.
Вот что вспоминают проходимцы.
Зернов инженерные кулаки оцарапал!
А тот всё мотается.
Тогда пришлось поступить как в кино.
То есть ухватиться за потолок и ногами накатить в тулово. Двери открылись и выпало то, что выбивали из них.
А Зернов поехал дальше к своей жене, которая его утешила: присосалась изнанкой кожи. Да забыл сказать. На следующий день на планерке в Кремле подрались портфелями чиновники ответственных министерств, крича: Разгосударствлю! Отваучераваю!

***

Мой дед, громивший Колчака и Врангеля, носил красную майку наизнанку.
-  Дед, почему наизнанку?
-  Чтоб не выгорала.
Потом дед умер, а майка стала тряпкой в нашем хозяйстве.

Спать

-  Я хочу спать и буду спать,  -  так говорила пожилая девушка своему спутнику, что держал её за руки и не давал уйти. Звёзды описывали круг, и всё Канищево наполнялось чёрт знает чем. Где-то слышалось скрипение уключин  -  это молодые люди быстро-быстро гребли на кроватях в будущее.
Итак, я хочу спать и буду спать,  -  говорила товаровед.
-  А ты что, возражаешь?  -  доспрашивала она своего спутника, что стоя на одной ноге, проверял твёрдое стояние на земле.
-  Ты будешь, будешь спать,  -  ответил он, вращаясь вокруг оси, вот сейчас ты придёшь домой, а там огромная подушка скажет тебе: "Ну-ка, кто здесь ещё не спит?" Ты испугаешься и захрапишь. Ты будешь храпеть всё время, пока на твою базу будут лезть воры, потому что подушка с ними в сговоре  -  она получит 5% пуховых. Ты будешь спать всё время, пока молодые люди, выбиваясь из сил, ломая уключины и ключицы, паша дно исполкомовских буден, будут рваться в страну будущего, где их ждут финские влагалищные спирали.
Спать всё время.
А над домами из голубого кафеля ночь, и мы как будто в огромной ванной, где нет воды, потому что ксповщики штурмуют колки огромной гитары Саши Розенбаума, и перекрыты все выходы.
Роты уже на подходе, осталось взять последний порожек, и будет прокурено бельё.

***

Тихая лирика  -  музыка бедных людей.
Людей кому нечего есть.
В желудке пусто, поэтому хочется бродить между аллей, плутая в туманном свету, в гадости прелестной осени, да и весны...
А вот когда примешь 2 сырых яйца, да 100 грамм, потом еще 4 яичка  -  хочется врубить рифф. Хочется заорать:
А сил полно!
А хочется баб.
И сесть под панно
За спиртовый бак.
Вот тогда  -  только давай!
Пошли скифы по курганам!
Золотей, золотей!
И доставалась клапная гитаррха.
И брынь, брынь откидывалось.
Начинали делать дж, дж.
И что ещё? Правильно:
Разгосударствлю  -  отваучерю...