Всякий ли раз в звуке сломанной ветки
Слышен нам хруст ключа в замке мира?
Это всегда, ведь вернулся Хозяин, и мы ему рады.
Абсолютный как космос  -  он не войдет никогда.
Так всякий раз вознесём же приветствие
"Здравствуй, Великий!"

***

Вспыхни, стык стула с полом,
Быстрым пламенем четвёрки своей,
Чтобы вечным глаголом тлело дерево их.
Подожги: пусть дымятся ароматом вещей.
Тело грузное, стул оседлавшее, прихвати,
Ибо вовек скакать ему всадником огненным,
Ибо пылайте, все стулья, конём,
Как, мир, полыхай, ясным огнём!

***

Вкоренись, извергаемый ртом моим
Странный язык, в моем теле замедленном.
Я  -  улитка: тварь с телом в скелете своем.
Ветхий образ движенья в коробке забвенья  -  спешу.
Огнь, своим путем пламеней!
Но кому не знать, что ветвями питаются корни огня.
Пока слизень спешит, обгоняя растенье,
Точат свежие срезы старые смыслы.

Когда, появляясь, проходит Садовник с ножом,
Меркнет день за окном, и его ждет дома Жена.

***

Весна пришла в сад прибрежный,
Но мне о том неизвестно,
Ведь на плите надгробной моей
Выбито это.
Сад мертвых всех ждёт наверно.
Но слышно ли, как о новой
Живой весне возвещает тебе
Шум океана?

***

В полдень лисы особенно тяжко верны.
И, зарыта в песок по опавшие листья растений,
Лодка века на отмели дней
Сохнет верхней частью своей.
К ней подходит прибрежный Хозяин.
И, склонившись, уходит.
Как горит звезда в вышине по ночам!
Словно лысый карлик за поясом бога людей
Вновь предался позорным речам, и застигнут.

***

Бросок костей ли завершил движение,
Когда ступил на каменных ступенях
Неловкий старец в полосу крушения,
А дитя, зародышами рук своих вертя,
Разбило круговую чашу бытия,
Засеяв решетом ковшей межзвездных
Нам славные пути просторов неизвестных.

***

Знаешь как странно во тьме неразумья
Шевелятся корни вещей?
Не повреди их лопатой ума  - 
Не думай об этом вообще.
Черви чувств слепы, но также и голы.
Как ими чутко пронизана тьма!
Да не съедят их поэзии злые кроты,
Не разрежут стальные глаголы!
Черви мои, как доблестно роете
Тучное вы бытие, в глубине
Касаясь самых сплетений.
А я ем и пью из прекрасных растений
И участью этой доволен вполне.

***

Жук изъел мне всю древесину  - 
У меня ходы его в сердце.
То ли дети, то ли какие-то крупные птицы
Свили в кроне гнездо.
При корнях завелись кроты,
И они подгрызают...
А в дупле шершней роется рой:
Полон мёдом я их ядовитым.
Я  -  четырежды дом, человек.
Ты ли ропщешь на то, что устал,
Став случайным ночлегом?

***

Есть ли сердце внутри, либо лишь снаружи оно
Сидит мясным снегирём, сжавшись в ком,
И вновь встрепенувшись, сжавшись,
И вновь встрепенувшись.
Встрепенись снегирь дважды  -  смерть тебе, человек.
И пернатое чувство в груди твоей знает об этом.
Такова мифология сердца.
Если сожмётся снегирь, не услышишь
Как вопрошает он птичье сердце своё.
Не услышишь как вопрошает он птичье сердце своё,
Если он встрепенётся.

Только кто говорит: снегирь улетел куда?

***

Если вовсе не чувствуешь ты,
Как гнездится в сплетённой твоей голове небо,
Эта абсолютная птица, что не взлетит никогда,
Значит, ты возможно умрёшь.
Сколь глубокая ночь, даже если как будто бы день!
А иначе, в каких закромах звезд исчез урожай?
Ты бесстрашен в знанье своём,
Ночи створчатый воин, ты ночи открыт.
Слышишь ли как тихо? Нет  -  шумит тебе день,
Ибо тихо так, что не слышно самой тишины.

***

Несмотря на то, что немногим это известно,
Человеческий мозг имеет скелет.
В юности хрящевидный и нежный ещё,
Крепнет в кость он с годами.
Но, человек, без опаски мозг твой ползучий
Пусть шевелится в местах сочленений стиха  - 
Не сломаешь словами хребтище могучий
С каждым думаньем крепнущего костяка.

***

Мир столь хитёр в своём покое,
Что здесь бывает и такое.

Фарфоровой своей работой
Ещё пузатый чайник тёпел,
Но носик у него уже отколот.
Ведь тростниковым лесом флейт без сопел
Молчит тревожно  -  смысла целой нотой
Уже накормлен  -  твой священный голод.

***

Мир  -  древний, но ещё бодрый старец без ног,
Каких-либо рук, головы, стана, но с бородой.
Ибо любая речь суть расчёска для ветра.
Не сочти и эти слова за тщету.
Расчеши до конца; и, возможно, тогда
Мир тебе с благодарностью улыбнётся,
Ведь известно, что даже у мертвых растёт борода.

***

Мертвый на уличных плитах  - 
Просто космический мусор
После людского прибоя.
Опусти трубу, Ангелина.
Сеявший ветер не бурю пожнёт,
А веник смятенья, который метёт,
Но никогда не сметает.
Посмотри, пламенея спиной на восток,
Ты стоишь как Дворник Господень,
Ангел космических вихрей.

***

Мастер малых окон вылепил дверь.
И теперь что ему?
Он стоит в проёме на пороге смотрящим.
Что могло бы быть видно в этой ночи,
Если он  -  лишь твой костыль ожидания?
У тебя была бы надежда,
Ведь человек как улитка, вобравшая дом,
Что не может укрыться в скелете своём.

***

Кто паденье дробит так, что ткётся покров земли:
Так ли Господь зимы сходен с Мельником мира,
Что стелет мельница должного,
В своих жерновах сокрушая паденья зерно  -
Отвесный полёт человека  -  в мелкую пыль.

Ведь закрома ветра полны и на землю не сыпать как?

***

Как мне быть? Что мне делать теперь?
Если я уже есть, и я  -  здесь.
"Ожидая снега, жди холода, ибо  -  довольно
Полнотой своей бытие?  -  Нет, оно не довольно.
Слишком спелое яблоко зреет в твоих ветвях.
Приготовься сронить его в самый явный распад.
Дай сюда свои корни, обними меня  - 
Я твоя земля, человек!"
Ты  -  моя земля, но где ты, жизнь моя?

***

Камни не сказали мне ничего,
Ибо исторгнут из молчания вон.

Идет сеятель в поле, а ему навстречу  -  жнецы:
"Друг, доброго дня! Поистине солнце обернулось вокруг,
Так ведь и мы шли, когда шел навстречу нам урожай",  - 
И закатился смеха шар золотой,
А сеятель сел на земле и подумал.

Так вместе с армией гибнет герой,
Не успев проявиться.
Так захлестнула меня
Радость всегласного хора,
Что я не успел взвеселиться.

***

Зубы оставляют свои рты навсегда
И назад их уже не вернуть никому.
Тщетно ищут их языки
Там, где лишь пустота покинутых мест,
Лишь гладь голых гнёзд.
Звезд нестареющий свет озаряет им путь,
Ибо стезями вселенского сора влечёт их
Медленный ветер минувших веков.
Жизни малые камни, бессловесные странники,
Воззовите,  -  пустоты всех языков!

***

О, гортанное
Напряженье всей бренности,  - 
Ибо стал я тобой  - 
Разряди меня в прах речью этой.
Пусть опять слова просияют её.
И вновь просияют.
Ведь вечно сияют они,
Ибо всё это  -  истинно так,
А не так, как могло быть.
Потому и не дерево я,
Что вовек в коре уст его голых
Не прошуметь ярко-красному голосу слов
"Прянь же, пьяных ростков куст всегласный".

***

Но вдруг я запою?  -  Запоёшь, человек.
И будешь в будущем рыть своим ртом:
Тогда песня эта станет твоей и будет твоей.
Волк знаменья, завой, серый ветер, повей!
Эта песня твоя слов нетленных крюками
В горло вопьётся, и ты как язь божий
Будешь пытаться руками извлечь изо рта эту речь,
Но не сможешь, пока не истлеешь.
Волк знаменья, ты гложешь уже!
Серый ветер, ты тоже больше не веешь?
Так всю свою жизнь эту песню лелея во рту,
Будешь жить, но вдруг Я запою.

***

Сколь причудлив рельеф земли,
Если весь раздроблен её зимний покров.
Ведь известно и птицам:
Ткач неба ткёт на поверхностях лишь.
А значит в ступенчатых играх высот  - 
Предел единому делу.
Веселится ли он на бескрайних равнинах как бог?
Да, он веселится.