// -->
Содружество литературных сайтов "Сетевая Словесность"







О проекте
Визитки
Свежее
Мелочь
Архив
Авторы
Отзывы
Ткань
философское эссе
          Посвящается Игорю Александровичу "Егору" Летову

По-видимому, важнейшей характеристикой ткани оказывается её непрерывность. Однако здесь вовсе не имеется в виду некая формальная или фактическая целостность площади: непрерывность ткани ¬ -  это, собственно, волна. Лоскут  -  его площадь и очертания ¬ -  как раз и определяется длиной и, соответственно, углом катящейся волны. Грубо говоря, откуда подует ветер, что зазвучит висящая на стене лютня (но промолчит лежащая на столе флейта(-пикколо)). Направление движения волны задается в данном случае через переменный (плавающий) угол, а не как чистое направление; и вот почему. По-видимому, мы не можем сориентировать пространство непосредственно. Ориентация его по сторонам света уже предполагает центр, точку отсчета. Хотя орнитологи кажется полагают существование этого вида ориентации как врожденной способности (проявляющейся наиболее явно в условиях миграций), всё же следует предположить, что в качестве упомянутого центра выступает время. Именно настоящий момент (например, cogito) фиксирует пространство как нулевую развертку, т. е. искусственный, делящийся на четыре стороны света угол. Прикрепленный к естественной постоянной магнитного поля, такой угол становится прибором для ориентирования и т. д. (К слову сказать, предположение о наличии у птиц внутреннего "компаса" тоже не подтвердилось. Наука остановилась на том, что птицы в состоянии перелета ориентируются по звездам и светилам.) Направление волны задается не в опосредованном моментом "вдруг" пространстве, а чистым временем. Волна всегда идет в будущее. Плавающий угол  -  это то переменное отношение пространственно катящейся волны к оси будущего, или  -  "оси времени", как её назвал открывший её Хлебников. Таким образом, можно было бы сказать о непосредственно ориентированном в будущее пространстве. Такой ориентир, или скорее  -  сориентированность (собственно, ось), на уровне телесного ощущения предстает как бы неким внутренним световым шариком. Возможно, это то, что Нанси ("Деконструкция христианства") называет "самим ядром христианства": Благая Весть, или Евангелие. Длина волны представляет так называемое масштабирование. Она является основой всякого предчувствия, а также  -  в предельных случаях  -  пророчества и предвестия. Нормальная, видимо свойственная всем, способность предчувствия соответствовала бы какой-нибудь средней длине волны и т. д. Кроме того, длина дает возможность для фокусировки, а следовательно  -  возможность ускользания к будущему (одним из частных проявлений такого ускользания в дальнейшем окажется, к примеру, замирание): если волна оставила вечер, значит она возможно идет в пламени свечи или в надломе неудачно зажженной спички и т. д. Длина волны  -  это птицы, рассаживающиеся на ветвях, перелетающие по ним. Счесть ткань метафорой поверхности, значит перепутать её с кожей. Хотя и кожа оказывается пронизанной тончайшими, с циркулирующей в них кровью, капиллярами, а то, о чем обычно идет речь,  -  это лишь её верхний, так называемый роговой, слой. Дело, по-видимому, вряд ли обстоит так, что поверхность непосредственно скрывает некое вулканическое мясо хаоса. Военный хирург в обстановке мирного времени фигура скорее опасная, нежели комичная. О толщине ткани следует говорить ровно постольку, поскольку ткань сплетена (из нитей, волокон...). Однако толщина уже полагала бы ткань в трехмерном пространстве, словно подвешивая её, и сводя всё к метафорике трехмерного измерения (например, горизонт). Скорее всего имеется в виду глубина: возможно, родственная той, которая позволяет чайке сесть на волну. Субстанциально ткань, как уже было сказано, ¬ -  это переплетение, т. е. своего рода сложная подвижная однородность. Это дает повод отличить глубину ткани от так называемой океанической глубины, глубины рыб. Последняя исключает время. Будучи неподвижной и имея достаточную массу, она исключает также и движение. Поэтому жители глубин неподвижны, у них нет крови. Если, продолжая находиться в том же метафорическом поле (а глубина сразу помещает нас в него), попытаться отделить ткань от океана, то последний, видимо, начинается там, где сливаются сплетения, как раз и обеспечивающие волнопроводимость ткани. А следовательно полагающие и саму её как непрерывность. Океан начинается там, где уже нет волн. Итак, ткань, по-видимому, может начать претендовать на некоторую объемность, не повиснув при этом в "перспективном" пространстве, но, в то же время, не исчезая в студенистых глубинах рыбьего (но здесь скорее  -  рыбного) города. Возможно именно время позволяет вывести глубину из зоны действия метафоры океана и положить её как продуктивную глубину ткани, а именно: время  -  как о нем уже говорилось  -  свернувшееся в небольшой светошар будущего. Итак, почему океан исключает время? И о каком из них идет речь? Речь явно не идет о времени психологическом, иначе океан просто увезли бы в сумасшедший дом. В конечном счете, по-видимому, имеется в виду исключенное человеческое время (не важно в какой его модификации: например,  -  в модусе Евангелического времени). Глубина становится океанической, выступает как неподвижность именно в силу того, что занимает Место, псевдодвижение в рамках которого и оказывается возможным благодаря Им же санкционированному психологическому времени. Платонов прав, говоря, что рыба не думает, она знает. Но прав-то именно Платонов. Так или иначе, океан  -  это место. Однако, словить световой шарик  -  будет, как кажется, означать откат в трехмерное пространство, в прямом смысле, задаваемом предлогом: появляясь в трехмерном пространстве, появляются именно в нем, т. е.  -  в обратной перспективе. Вряд ли здесь имеется в виду потеря ориентира. Речь идет скорее о его удалении (или чрезмерном приближении), происходит как бы пространственно-временное рассогласование, соответствующее пространственному сжатию-концентрации оси будущего. Потерять волну,  -  можно было бы сказать по этому поводу. В зоне океана такой зазор будет соответствовать погружению. Касательно ткани же  -  это сливание (но уже скорее  -  срастание) переплетений, и, тем самым, превращение ткани, например, в картон. (Хотя возможно и продолжение древесного её существования и т. д.) С одной стороны, замереть значит прикрыть третий (телесный) глаз и как бы не смотреть на внутренний шар; с другой  -  это некий дрейф, остановка пространства в одной из точек катящейся волны. Испугаться  -  видимо и есть: не успеть замереть, что оказывается чревато выхолащиванием будущего до пустот психологического времени: бег вверх по наклонному стеклу когтями. По-видимому, пространство не предстает ориентированным в будущее непосредственно, но выступает таковым искривленное волной. Тем не менее, Евангелическое время, в неотрефлектированном (диком) состоянии выступающее как детское время, оказавшись составляющей плавающего угла и будучи, так сказать, культивируемо, не перестает быть детским. Как уже отмечалось, волна предполагает наличие живой, подвижной глубины. Такая продуктивная глубина, которая собственно является волнопроводимостью, и полагает ткань как таковую, ткань как ткань. Речь может зайти, например, о словесной ткани  -  неких интонационно-смысловых переплетениях  -  с её текущей глубиной новых смыслов и т. д. В данном случае скорее будет интересна кровь, так называемая жидкая ткань. Глубина крови  -  как, по-видимому, оно и есть  -  это глубина её тока, т е. сплошное сплетение переменных в их неразличенности потоков. Кроме  -  предположительно  -  каких-то других способов, тело может быть разомкнуто в пространство при помощи голоса; голос размыкает его (тело поет свою кровь, но и кровь тоже  -  поет в теле). Пространство при таком положении дел будет задаваться как сориентированное  в будущее через модус возможности. В детском времени волна полагается как простой возможностный (двунаправленность полагания) резонанс (всегда определяемое как прошедшее вдохновение); т. е. резонанс, в который переменные кровяные потоки как таковые попадают со сменой потоков крови мира (всё время что-то происходит; как, например, у Довлатова: какие-то цыгане, почему-то разгружающие хлеб). В детском времени, не понимающем ещё себя как Весть, неважно  -  санкционирован такой резонанс и если да, то что это за ткач, который всё так хитро сплел. Ведь потоки оказываются сплошными в своей неразличенности именно в виду того, что они переменные потоки: кто может обнять тебя всего, так что ты и рта открыть не сумеешь? Всегда лишь касания... Если приглядеться, он обычно заметен за такой фигурой возможности, где-нибудь между деревьев, ткач. "И только шум ночной осоки, и только дрожь речного злака, и кто-то бледный и высокий стоит, с дубровой одинаков". Игуана медленно втягивает язык. По мере сокращения возможности (пространственного её сокращения: собственно, пéтли), возможностная волна-из-будущего приближается чтобы подхватить уже как сзади-волна. Так волна поднимается: происходит как бы сжатие и одновременно накатывание пространства (ощущение как будто то, что видно, прижато к глазным яблокам и т. д.). Именно такая, выше обеспечивающая разомкнутость, юмористическая позиция (а в сущности  -  киническая: позиция собаки по отношению к хозяину) не позволяет исчезнуть времени захлестнутым неразличенностью; и  -  именно в качестве детского. Возможность сокращается до точки пространства и  -  таким образом  -  точки поднимающейся волны. По-видимому, природа этой "искры Божией" ещё подлежит определению, или скорее его развертыванию. Уже после такая пространственно-временная точка оказывается насмешливой улыбкой третьего глаза, когда колыхнулась сама ткань кровообращения, большой и малый венки его. Сжатое в юмористическую точку, детское время развертывается (однако продолжая оставаться таковым) в Евангелическую ось будущего. Развертывание будет происходить в обратную сжатию сторону. По мере продвижения волны, находящаяся на ней световая точка начинает отпускать ось, ось, которая постепенно пронизывает  искажаемое пространство и одновременно задает ориентир для катящей точку волны. Наверное, можно представить такое отпускание оси в виде  легкой световой пульсации. Ось вытягивается как бы на ощупь, натыкаясь и втягиваясь обратно, почти как рожки улитки, только побыстрее... Живая ткань ткется там, где идет волна; это удерживание пространства сориентированным к будущему, или скорее даже ориентирование в таком колышущемся оттуда пространстве. Всё это значит только то, что каждый куст начинает глядеть вестником, то же  -  и птицы. Дым, вставший на крыше, юмористически наклоняется в будущее и уходит, как бы говоря "привет". Одним словом, сплошной благовест; вечная весна в одиночной камере.
© Александр Пылькин
© Devotion, опубликовано: 28 ноября 07

// -->