***

Печень  -  печаль моя о минувших пирах,
Память о воинах неславных, во мгле
Пьяными спящих, словно убитые.
Спите в мирах, меж столами, герои,
Вечно подобные мертвым.

Кречет славы на тризне бытия
Скачет голодный  -  кому накормить
Птицу... И склёван сверчок, на решётке
Слов о вещах засохший воинственно.
Всё это в памяти было теперь.
Но за решеткой слов о вещах
Что показалось бы нам как Единственный
Запахом синего-синего моря?

реконструкция пророчества

Этим речам пламенеть в устах моих углем горящим, ибо это речение. Виноградный мой рот кипит Тобой, Громкий! Словно каменным грохотом слов выбивает зубы мои голос Твой; шевелит слова и сдвигает, и исторгает из горла. Возгремевший громом зубов и камням зубы слов уподобивший! Радуйся, Многоязыкий, язык мой раздвоив, и растроив: если не разорвался он яростью голоса Твоего, поистине изострён обоюдно меч гнева речей Твоих. И напоит ли кто Источника недро отверстое? Так, горькая трещина губ полыхающих, сладко в Тебе вино уст пламенеющих  -  жаждущим. Ибо огонь речей возгоревшийся уподобился молнии, если успел испарить последний глоток в душах наших.   

простуда

У меня в груди на вдохе
Кто-то продает сухие корзины,
Лёгкие и с когтями, как перья,
А на выдохе  -  свищет ветер.
Простудился я, Господи, на твоем весны повороте.

Во внутренних трубках моих
От тяги духовной
Теперь разгоняются хлебные крохи,
И колют каналы они, залипая,  -  сухие.

Снова смыкаются стенки.
И тогда разрывает Дух липкие нити,
Извергаясь назад пневматическим телом своим,
Крохи как бы засеяв в груди.

осенняя эпитафия природы

Ты болен, человек?  -  Нет, он  -  река,
Столь чистая, что у неё в верховье
Живёт большой усатый рак.
Исток её совсем ушёл в овраг,
И куст ракитовый горит у изголовья.

осанна

Это я славлю Тебя, Господи. И Ты знаешь меня перед лицом Твоим. Я ли не раб Твой, изо рта бьющий родником глагола угодного! Ибо воля Твоя, Господи,  -  прах воли моей. Ты ли не Бог мой сильный, поедающий врагов моих мечом огненным! Ибо камни каменщиков вопиют мощью мышцы Твоей. И домов подвигнутся кровли недвижные. Вот: я с языком моим, с губами и с гортанью моей, с руками и ногами, с хребтом, с тазобедренным суставом моим: мы поём перед Тобой, Господи. И сладка наша песнь, ибо веселимся пред лицом Твоим и танцуем пред Тобою мы, радуйся! Сколь Ты  -  не ветер, но сколь же более Ты  -  не мышь, не сапог, Боже мой! И не столь ли непостижной радостью рад раб Твой, что лишь Ты это знаешь, Единственный! 

***

О, не сокрушайся, стена, ибо явлен
В окне твоем птичьего бога полёт;
Но когда в окне  -  птица, кто  -  в раме окна:
Не гнездится ли червь сомнения там?
Под крылом Несомненный поёт:
Крепость моя, стоишь, когда лишь подножье
Ты для расправленных в выси орлов,
С гладких башенных выступов ловко берущих.

***

Это опять Ты, Господи: и значит вновь колеблемы уста мои пламенем глагола Твоего. Ты говоришь, скажи им: грядёт день. Се так. Слышите как вопрошает вас Бог ваш? И не ночь ли в окнах их, Господи? Ты говоришь, воззови к ним с паперти голода алчущего. Вот я: с речью моей и волчица поедающая в каждой утробе слова у меня. Но не законопачены ли уши сердец ваших, ибо слышен ли зов Твой, Господи? Не свистят кости праведных свирелями истребляющего гнева. Но недолог век сей. Возгреми же громом своей тишины в сердцах их, Всевозглашающий! Страшен глас голоса Его в немоте своей.

***

Фраза  -  не меч, но  -  памяти крюк: помни это.
Помнишь это теперь, если уже не рассечь?
Если закрыть глаза, можно увидеть близких  - 
Даже если не хочешь. Воля ведь рыбе подобна,
Глупый рыбак, этот крюк нажививший,  - 
Из своей жизни счастливой кого ожививший?

***

Тот, кто упасть мог, преткнувшись о камень, мог и не упасть.
Не сокрушилась ли ты, крепость костей лицевых?
Так, оставляя руины бытия, проходит время вопроса.
Сокрушилась ли я?  -  Ах, но камни везде меня!
Мир мой каменной крепости будто подобен,
Но проходящих дней твердокаменный взгляд исподлобен.

***

То, что утрачено, должно вернуться с избытком.
И земледел знает об этом, хороня зерно в землю.
Но вдруг видит, что он утратил зерно,
А получил  -  всходы.
Вечная зелень колосьев пламенеет ему:
"О, уже не узреть старости зрелость,
Ибо, жизнь, зреет мимо тебя урожай!
А потому  -  не печальна ли осень,
Райский посев без ножа осыпая?"

***

Старость  -  как естественный образ земли.
Но не всякий старик сходен с Господом ветра,
Ибо лишь бороды флюгер нетленный
Бьётся в бескрайних просторах Вселенной.

***

Смерть  -  это мусор, ибо заперта в клетке.
Ведь известно: слова  -  просто ржавая клетка
На задворках космических циклов.
Колесо, ноль, чертёж крыла, формула пороха  - 
Всё вернулось, вернётся и этих словес
Клеть с соловьём возможности дохлой.
Ведь опять сменила осень зима,
И весна  -  на подходе к вечной помойке.
Это значит лишь, что мужать и стареть
Вам, искатели вечности сорной,
Среди мусора слов и вещей совершая свой путь
Тропою неторной.

***

Каждый знает как нужно бороться на солнце,
Но никто не боится. И славится лес:
"Приходи", "приходи", "приходи"  -  растет меж деревьев.

Как же так рост зияет призывный
В промежутках сплошной древесины,
Заветвив межевые глубины в узор неразрывный!

Есть сквозные области леса,
Где всегда как бы питаются светом тайком.
Кто обнаружит себя в образе птичьего горла,
Оглашаясь в чащобе?  -  Совершенно неважно.  - 
Кто бы мог обнаружить...

Сколь же радостен внутри дом непустой,
Если он не имеет наружных сторон!
Кабы путника вглубь заманить  -  он зашел бы
Частями.

Видишь хлеб? Нет, хлеб ты не видишь.
Хлеб исчезает в ладонях твоих, ибо клюют там.
Словно сторож лица, что никогда не задремлет,
Наклоняйся же, славного лба высота:
Непернатых пальцев с хлопками крылатых запястий
Здесь соитье, клёкот и трепет.

Не трещат зёрна хлеба в полых руках.  -  А я-то не слышу.