...той пули, что найдет тебя, ты не услышишь
        А остальные - мимо пролетят.
                                                                            А. Макаревич



Антонина Федоровна жила в поселке Смирном. Домик обычный, старенький, три комнаты в нем и АГВ. Говорят, сыро у нее  -  чтобы ни говорили, главное, чтоб в подвале было сухо. Антонине Федоровне очень нужен был сухой подвал.

Сегодня пришла Танька. Как всегда нос скривила: Антонина Федоровна только настирала "Зифой" свои голубые фланелевые штаны. "Мама, сейчас никто такие не носит, ну что ты, как эта!" "Кипятишься, молодая,  -  молча отбрехалась Антонина Федоровна,  -  и жизни толком не знаешь и работы моей не знаешь, а мать моде учишь. Посиди-ка, мокрохвостка, на холоде, да не пошевелись пару часиков, вот будет тебе и эта и та!" Но вслух ничего не сказала. Жалеет она свою девку. Ой, жалко молодых, жалко. Что у них за житье?

Посидела Танька, взяла денег, пару банок огурцов, еще позапрошлогодних  -  сейчас-то все естся хорошо, - банку варенья и ушла.

Антонина Федоровна села у окошка - оно на улицу выходит, на другой улице другие дома  -  и тихую мысельку завела: "Ой, жалко молодых, жалко. А я-то не так жила, нет, не так". Чего-то лезет в голову разное, Толька вспомнился, как пьяный приходил. Приходил пьяный, нечего сказать  -  нет, не шумел, тихо все. "Да ладно, Тонь, Тонь, Тонь..." Росту мелкого, по плечо, однако ж неотвязный. Знай нудит свое "тонь-тонь, тонь-тонь". Так и бы в морду дать... А все равно хорошо жили. Утром опохмелится  -  сама рассолу наливала, раньше в кадках огурцы солила, - думала Антонина Федоровна, - а сейчас-то и некогда с огородом возиться... Ой, жалко ей Таньку, и Сережку жалко. Сережка мотается без работы второй год, жена бросила. А Танька... С ней хоть и живет мужик, да что за мужик, не пойми кто. Бандит  -  не бандит? Вечно приезжают, бритоголовые уголовники-то, Танька и трясется. Девка у дочери больная, маленькая девка. И сиськой Танька кормила (настояла-таки Антонина Федоровна), а все равно киснет она все и киснет. Ой, жалко молодых, жалко. Подперла щеку жесткими костяшками руки, глядит на улицу, жалеет.

Насыпало листьев, Боже мой сколько! Да и лужи  -  негде шагнуть. Медленно шла почтальонша. "Нюра, что ль?" - тронула занавеску Антонина Федоровна. Надо бы до зимы, перед праздниками, хоть один заказ выполнить. Громыхнула почтальонша ящичком, дальше пошла. Есть заказ, хорошо. Завтра-послезавтра, Бог даст, сделаю.

Подождала Антонина Федоровна, чайник с плиты сняла, АГВ убавила. Если завтра дела делать, нельзя в жаркой комнате спать. Ноги-то разболелись, давление что ли снижается? Трудно стало работать. А дело это никому не передашь... Ой, жалко... Танька, что она, ПТУ закончила, в вузе заочно отучилась. Кому сейчас эти дипломы нужны? Антонина Федоровна вышла к почтовому ящику спустя минут сорок. Оглянулась, попутно захватила ведро, за водой сходить к колонке. Набрала воды, не спеша, на обратном пути синенький листочек вынула. Прошла в комнату, зажгла лампу, надела очки с резиночкой. Прочла и туда прямо, в АГВ, к газу, бумажку-то и бросила. Знала Антонина Федоровна, что нельзя там бумажки жечь, так ведь и не оставлять же. Ой, как ноги болят! Не дай Бог, скоро работать не смогу, на что тогда жить будем? За тот заказ чего-то деньги задержали. Пенсию опять же все не платят. Ой, жалко...

Открыла двухкопеечную тетрадку. Еще Танька с Серенькой учились, для них брала. Начала подсчитывать: вот столько-то денежек мне. Подвела черту. Ведь кладут их, говорят, в банк, да как далеко, в Швейцарии. Побывать бы хоть, где там есть эта Швейцария. Пять тысяч Таньке дам, пять Сережке пошлю. Валенки куплю. С калошами оно бы лучше, да скрипят. Собаку что ли взять какую? Да на шуты она нужна, жрет в три горла, сама покуда слышу хорошо... Лучше девке малой шубу куплю. Точно, шубку. Вот и славно.

К завтрему приготовиться надо, чтобы уж все сразу. Снова собралась на улицу, дошла до Клавы, что через два квартала живет, далеко. Сначала так посидела, потом уж к делу: "Давно не виделись. Как твои, с дитем-то?" А Клава и отвечает: "Маются, так что и вздохнуть некогда. Володька все по делам гоняется, а жена его уже другой год сидит, не вылезая, с внучком моим. Как ходить начал  -  с него глаз не своди. Никуда-то они не ходят, ничегошеньки не видят. Уж и сынку не рады". "Тяжело им,  -  говорит Антонина Федоровна.  -  Хоть бы ты девку подменила, с ребенком-то побыть. Глядишь, сходят, развеются". Хмурит брови Клава, сердится что ли. "Мне ли их не жаль? А куда я со своим сердцем, с почками этими? Прихватит по дороге или, того хуже, прямо там: и ребеночек опять без надзора, и мне помирать. Ты, я гляжу, двужильная, тебя и года не берут, а мы уж не те... Погоди, а с Николая Марусиного детьми не ты ли сидела? А с Петровых внучкой? Как ты, Федоровна, вовремя! Не откажешь нам-то помочь?" Тут же позвонила Володе  -  сыну,  -  все обговорила и на радостях ужинать стала сажать. Куда уж полуночничать! Отказалась гостья. Клава провожала до дверей и только там спохватилась: адресок-то! Антонина Федоровна махнула рукой  -  знаю, не надо. Давно уже знает она адрес. Лишь родился у них сынишка, заходили вместе, поздравить, а Клава, старая, все поперезабыла.

Вернулась в дом, сняла телогрейку, платок, попила холодной воды с ковшика, накапала себе адонизиту.

Легла спать. По потолку, когда проезжают автобусы или машины, плывут злые полоски. Смотрит она на них, провожает глазами и думает: ой, жалко молодых, жалко... Толька-то покойный так и не научился стрелять. Поехал с мужиками на охоту  -  смех один!  -  и щуку привез. Перепились там и вместо охоты рыбалку затеяли, с пьяных глаз...Все-таки верно батяня, Федор Степанович, Царство небесное, говорил : "Стрелком, девка, родиться надо.". Эх, глаза-глазоньки... Оптика-то нынче надежная, не подводит пока... И дочь несчастливая из головы нейдет, да супруг ее непутевый. Вот тоже компанию себе нашел. А друг друга-то как называют  -  братки! То ли раньше браты были... Перед войной еще, вспоминала, на танцах... Валентин приезжий, тети Сани племянничек, повадился Тосю, девку еще, к себе покрепче жать. Она его пихать, а он свое. Так брат Михаил вступился, отучил хулиганить, мало не было... Одно слово, родная кровь... А нынешние-то, все по одному у матери с отцом, никудышные да брошенные. Страшно им  -  как одному-то? Вот и собираются в туцовки-марцовки, братки бритые, в кучу жмутся... Ой, жалко молодых...


Весь день  -  одни заботы, с самого утра. Прибрать, почистить, поглядеть, где обои от влаги отошли, и подклеить. Вот уж и время к обеду. Покушала картошечки с постным маслом  -  да и сыта. Танька-то, заботная, знай повторяет: "Ты либо яблочков купи себе, апельсинов полезных. А то все нам пихаешь, мама... Либо "Мультивитамин" в аптеке возьми, тебе надо..." Какие уж мульти-пульти, концы с концами не сведешь, дороговизна... А те деньги и трогать-то нельзя, пригодятся. Потом....

Осенью, известно, темнеет уже рано. И работа не ждет. Открыла подпол, включила свет. Из под мешков с картошкой достала коверканый кулек, обмотанный тряпьем. Посмотрела, проверила, протерла куском все тех же фланелевых штанов. Нет их лучше, все-таки. Антонина Федоровна медленно начала собираться. Контактные линзы в глаза вставила. Резануло по глазам  -  напридумывали! Гремя ключами, Антонина Федоровна навесила замок на калитку и пошла к автобусу.

Народу мало, а духота. Натоплен салон, так что с окон течет. Отодвинулась Антонина Федоровна, чтоб не замочить рукав старой бордовой пальтушки, что всегда надевала на работу. Все мы, старухи, в таких, ничего и не стыдно. Хорошо, хоть спать не хочется. Да и какой тут сон! Калитку не забыла припереть, нет, и это тоже хорошо. А то многих память уж подводит в этом возрасте, Клавка вон, уж и себя не помнит...


Вышла как обычно, в центре. Медленно поднималась по лестнице четырехэтажного сталинского дома. Вздыхала, отдыхала на каждом лестничном пролете. Тяжело спускается сверху пожилая женщина, почти ровесница. Строго смотрит на Антонину Федоровну, подозрительно. "Вы,  -  спрашивает,  -  к кому?" Антонина Федоровна назвала номер квартиры. Женщина поменялась немного: "Извините, пожалуйста. Время такое. Незнакомым я не очень доверяю". "Ничего,  -  понимающе улыбается в ответ Антонина Федоровна,  -  так и лучше, осторожным-то".

Вот и последний этаж, а дальше чердак, люк открыт. Детей-то сейчас как много клей нюхают. Господи, что же из них вырастет! Ой, жалко молодых, жалко...

Позвонила, молодые открыли уже одетые. Каша там, игрушки здесь, а укладывать в девять. Да Антонина Федоровна и сама разберется, что же, детей у нее не было? Все она знает.

Покормила и включила телевизор. И ведь одна реклама! То пиво, то резина  -  зубы портить, а молодые смотрят. Насмотрятся и покупают, ума-то нет. Жалко... А Клавкин внучок смышленый. Вытянул ручку, пальчики поджал, один указательный оставил и на бабу Тоню навел. "Бубух!"  -  говорит, смеется. Вот уж видел, как стреляют. И где успел?

В срок уложила мальчонку. Заснул он под сказку, бесконечно длинную, еще дедушка Антонине Федоровне рассказывал: "Птица летела-летела, села. Сидела-сидела, опять полетела. Опять летела-летела..." Одно дело сделано. Дверь в детскую комнатку закрыла поплотнее.

Пошла на кухню, открыла фрамугу. Потек уличный воздух, сырой и прохладный. 
Спасибо, Клава, спасибо твоим детям, что сына родили и посидеть с ним пустили.

Хорошо просматривалась шумная улица и бар. По-ненашему называется: "Сайгон". Китайцы, что ли, все там? Смотри-ка, будто новый год уже у них. До января еще два месяца, а они лампочки понаразвесили. Мысли текли лениво. Все что-то Толька-покойник вспоминается, не иначе, как к плохой погоде. Она расположилась у окна. Подъехала машина. Вышла охрана. И словам-то каким научишься: телохранители  -  секурити, о как! Парень вышел молодой, а уже бизнесмен. Вот тоже работа не сахар. Кучерявый мальчик, носик у него фигурный... Одежка на нем дорогая, модная, да одет-то как легко. "Ведь чуть засквозит, глядишь, и простынет",  -  подумала Антонина Федоровна, прилаживаясь. Посадила через стеклышко прицел на жидковатую фигурку. Легка на подъем ее LR-300. "Давай, Зитта, милка моя. Давай, хорошая". В кудрявом затылке молодого бизнесмена появилась дырочка. Его поддело, потом бросило обратно на машину. Упал, так что и не видно его. Секьюрити закричали, засуетились.

Антонина Федоровна прикрыла окно, прислушалась, ласково завернула в тряпочку безотказную винтовку и опять про себя подумала: ой, жалко молодых, жалко...

                          12.99  -  2.2000