// -->
Содружество литературных сайтов "Сетевая Словесность"







О проекте
Визитки
Свежее
Мелочь
Архив
Авторы
Отзывы
Рождественский завтрак ...и путешествия
ANNO 1701

начать бы так читатели мои
из бедной но порядочной семьи
веду своё происхожденье я
была почтенной дамой мать моя
отец же пал при взятии высот
и этак накатать страниц пятьсот
неспешно повествующих про то
как юноша пусть скромный но зато
с возвышенной и чуткою душой
желая посмотреть на мир большой
завербовался в китобойный флот
и вот теперь с кормы кидает лот
считает спермацета каждый фунт
потом наскучив поднимает бунт
и вот уже сидит на берегу
в довольно ограниченном кругу
таинственного острова но вот
сюрприз там племя дикое живёт
его они сперва решают съесть
но тут шаману дух приносит весть
что им явился белокожий бог
туземцы простираются у ног
героя и немного погодя
он женится на дочери вождя
и на клочке возделанной земли
плантацию разводит конопли
а также зерновых и через год
торговлю оживлённую ведёт
товары поставляя в старый свет
и в новый так проходит двадцать лет

облокотившись о резной планшир
он в свой родной допустим девоншир
плывёт полощет парус на ветру
на месте он представлен ко двору
и вот наш путешественник уже
за освоенье новых рубежей
имеет орден льва и титул пэр
грядущим поколениям в пример
он сидя у камина пишет труд
который когда все уже умрут
пополнит цикл библиотека для
детей детей и юношества бля

SCOTCH BREAKFAST

                              ...эстампы английские странно
                              со стен засаленных глядят.
                                                                В. Набоков

На переднем плане мотылёк
вьётся над цветком чертополоха.
Горный кряж, обманчиво далёк,
наверху в тумане виден плохо.

Но зато на редкость хорошо
композиционно поместили
на зелёном склоне небольшой
особняк в викторианском стиле.

Где газон ухоженный так свеж
и кусты подстрижены квадратно,
герцогиня в платье цвета беж
кушает чернику аккуратно.

Рядом герцог, рыжий, как лиса,
над беконом водит носом острым,
думая, что вскоре он десант
высадит на Крымский полуостров.

Музыкант гвардейского полка
(на мундире ни одной пылинки!),
стоя в отдалении слегка,
звуки извлекает из волынки.

И, являя совершенство форм,
горничная, видимая в профиль,
наполняет веджвудский фарфор
на Суматре выращенным кофе.

БАРСЕЛОНА

Тонкую синюю линию горизонта
под прицелом держат ржавых орудий жерла
оседлавшей холм крепости без гарнизона.
Танкер, рейс выполняющий до Танжера,
завершив погрузку, готов затеряться вскоре
в каравеллу "Санта-Мария" носившем море.

Паруса облаков плывут над колонной Колумба.
Мавры на пляже впаривают парео.
Семейство крыс облюбовало клумбу
в глубине двора госпиталя Санта-Креу
и начинает возню с приближеньем ночи
там, где закончил дни сумасшедший зодчий.

Утро приходит, окрашивая в цвета
на балконах бельё и каталонские флаги.
От мозг засоривших отделываясь цитат,
похмельный поэт, в поисках пресной влаги
зайдя в кафе возле дворца Гуэля,
изучает в меню ассортимент паэльи.

Креветки, мидии, маленький осьминог...
Фантазия у природы  -  она бездонна.
За соседним столом костяшками домино
несколько местных стучат благородных донов.
Лет двадцать последних они провели вот так
под новости о футболе и щебет птах.

Лохматый пёс, условный весьма терьер,
хозяйку ведёт гулять. Из витражных окон
льётся мягкий свет в готический интерьер
пустого собора, чей древний каменный кокон
из столетья копившейся, кажется, соткан лени.
Крайне редко здесь кто-то падает на колени.

В тесных улицах рынок воскресный разбил палатки,
наполнив чаем, мёдом, специями мостовые,
которые, хочется думать, средневековой кладки.
Оркестры бродят по городу духовые.
И приятно сидеть под вечер, от цен хуея,
за барной стойкой, помнящей Хемингуэя.

БУДАПЕШТ

Вот утренний пейзаж, не масло, но акрил:
мосты через Дунай, укрытые туманом,
    старушка с псом, проснувшиеся рано,
    спешат купить костей и сыра бри.

Из тусклой белизны, прекрасно одноглаз,
как окунь из воды, неспешно выплывает
    звенящий на ходу вагон трамвая,
    и сразу же в ответ  -  колокола.

Внимательно следит неведомый святой
за стаей голубей, что пролетает низко
    сквозь зимний воздух, стылый и густой,
    над колокольней церкви кальвинистской,
    построенной со строгой простотой.

Прохожий посреди проезжей полосы
глядит на пару львов, на каменные гривы,
    мечтая о холодной кружке пива
    и порции венгерской колбасы
в кафе на улице, вдаль уходящей криво,
    увы, закрытом в ранние часы.

Старинные дома стоят стена к стене,
    фонарь гранёный эркера, в котором
    внезапно кто-то поднимает штору,
    и жёлтый свет мерцает в глубине,
как в выгнутом стекле трёхлетнего токая,
    и возникает тишина такая,
что город, кажется, утонет в тишине.

В РЮМОЧНОЙ

Закончив дня насущные заботы,
    и я спускался в сумрачный подвал,
    где, как всегда, в предчувствии субботы

над круглыми столами колдовал
    круг общества, довольно элитарный,
    и я, как все, небрежно подавал

свой золотой в обмен на стеклотару,
    в которую богиня здешних нив
    мне наливала жидкости янтарной,

слегка её под краном накренив,
    как Афродита стряхивала пену,
    движений завершённостью пленив.

И, чашу осушая постепенно,
    я там стоял, молол там языком
    неглупо и порой проникновенно,

а дым густел под низким потолком,
    и, сталкиваясь, звякала посуда,
    и, растекаясь в мареве таком,

внезапно обессилевал рассудок,
    и в этом состоянии, когда
    гул голосов, гремящих отовсюду,

звучал, как трубы Страшного Суда,
    я, глядя в окружающие лица,
    пытался вспомнить, как попал сюда,

и слушал, как снаружи дождь струится.

***

в шлафрок обломовский уютно облачась
наливки клюквенной лафитничек отведав
пасьянс ли разложить не то прилечь на час
со вкусом подремать в тени после обеда
а там за ужином конечно при свечах
лениво потечёт неспешная беседа
о трёх борзых щенках недавно сгоряча
продутых в фараон охотнику-соседу
о ценах на овёс демарше англичан
что скоро вот слыхать появится комета
что кучер сукин кот бывает пьян подчас
и надо бы его за то призвать к ответу
о председательстве ивана ильича
на заседании уездного совета

но как-то всё трудней и дальше различать
слова звучащие с того как будто света

ВЕРТЕП

Волхвы опять приблизились к пещере,
немного сомневаясь, не вотще ли
проделали сей путь, довольно длинный,
чтобы увидеть окаймлённый глиной,
лишённый напрочь двери и порога
вход, за которым маленького бога
под звуки колыбельного напева
укачивала худенькая дева,
чей муж в углу возился со стамеской,
и, в общем-то, не оставалось места
для чужаков с их пышными дарами...

всё завершилось, как картина в раме.

Волы, сошедшие с холста Шагала,
моргали сонно, и звезда моргала.

***

За бортом  -  проплывающий аэродром.
Всё прозрачнее воздух весенний.
Стюардесса идёт, задевая бедром,
демонстрировать средства спасенья.

А соседка по креслу листает журнал
с живописными снимками Ниццы.
И нога её правая обнажена
до последней возможной границы.

Как в тумане табло световое горит.
Взгляд становится странно рассеян
и блуждает меж двух этих сцилл и харибд
потерявшим маршрут Одиссеем.

И другого не светит ему ничего,
чем, ремнём привязавшись потуже,
слушать пенье сирен, заклиная богов
невредимым добраться до суши.

ИЗ ВЕРЛЕНА
("Langueur", очень приблизительный перевод)

Да, я аристократ времён паденья Рима.
Пока вокруг ещё не началась резня,
пишу сонет о том, как на исходе дня
горит костром закат, горит неповторимо.

Со скукой я смотрю, как марширует мимо
закованная в медь тупая солдатня.
Меня не радует подобная херня.
Актёр устал, пора снимать остатки грима.

Но лить в бокал мышьяк я всё же не спешу,
вино фалернское прекрасно в чистом виде.
Друзья пусть подождут вздыхать на панихиде.

Я пеплом от стиха светильник притушу
и позову раба с атласной смуглой кожей,
с улыбкой фавна на весьма смышлёной роже.

***

Как времени прекрасного безделья
закончится короткая неделя,
так, по казённой надобности странствуя,
опять начну пересекать пространство я.

И тут совсем не впечатленья мне нужны,
а ради заработать знаков денежных,
которых об отсутствии наличия
несильно, впрочем, огорчаюсь лично я.

Но жизнь скорее проза, чем стихи,
и только эта пятая стихия,
не вызывает и сомненья тени,
позволит продолжать словес плетение.

ОДИССЕЙ НА ОГИГИИ

На глухом островке
на забытой богами окраине архипелага,
по небритой щеке
рукавом растирая солёную жгучую влагу,
просыпая песок
сквозь весло рулевое давно не державшие пальцы,
он глядит на восток
неподвижно и долго, как смотрят обычно скитальцы,
в равнодушную даль,
так давно, что не вспомнить когда, очертания скрывшую дома,
и морская вода,
точно бочка у тех данаид, совершенно бездонна
и весьма холодна,
словно кровь у ахеян под пристальным взглядом циклопа,
бесконечна она,
бесконечна, как пряжа твоя, Пенелопа.

Твоего челнока
так же вечно движенье, как вечно движенье отлива.
Как душа моряка,
утонувшего здесь, в небе чайка кричит сиротливо.
Кроме рокота волн,
только звук этот резкий да хруст под ногами ракушек
наполняют его
голоса дочерей Мельпомены слыхавшие некогда уши.

И владельца быков
сицилийских когда завершает свой бег колесница,
он уже далеко,
возле врат роговых в царство снов, и опять ему снится,
оглушённому так,
как скрипит такелаж, и стучат в кормовые обводы,
может, воды Итаки,
а может, летейские воды.

***

Осенние листья дырявы
как ваши знамёна, мой лорд.
Нашествия варварских орд
с востока боитесь не зря вы.

А замок совсем обветшал,
горланят в стропилах вороны.
На службу к заречным баронам
ваш верный ушёл сенешаль.

И песен не слышно с тех пор
о ваших военных успехах.
Тускнеют пластины доспехов,
и всё тяжелее топор.

Давно не бывавшие в деле,
дружинники режут овец.
И время в ближайшем борделе
проводит наследник, вдовец.

Болят к непогоде колени,
возиться с бумагами лень.
А моль сожрала гобелен
с лесным королевским оленем.

Копаются куры в грязи,
ступают их лапы нелепо.
Отец из фамильного склепа
недавно нанёс вам визит.

Всё больше подвыпивших морд
к вам входит уже без доклада.
И шут сочиняет балладу
о старости вашей, мой лорд.

Страдая наследным недугом,
сошла незаметно с ума
жена и бормочет над ухом,
что будет холодной зима.

ПЕСНЯ КОННАХТСКИХ РЕЙНДЖЕРОВ
НАКАНУНЕ ШТУРМА БАДАХОСА

Бренди выдали дважды.
Выпить его недолго.
Англия ждёт, что каждый
завтра выполнит долг.

Кончены дня заботы.
Воротнички подшили.
Завтра будет работа
за королевский шиллинг.

Завтра будет прогулка
небольшая, на ней
эта красная куртка
станет ещё красней.

На рукаве заплатка.
Запах земли в траншее.
Крест и кроличья лапка
рядом висят на шее.

Смолкли все разговоры.
Где ты, ольстерский клевер?
Ночь чернее, чем порох,
чем новобранца кивер.

Наплевав на приличья,
пьёт капеллан О’Рурк,
и мрачней, чем обычно,
наш полковой хирург.

ПРАГА

прорастает к небу сильными рывками
стен святого вита потемневший камень
и химер весёлых призрачная свора
села на контрфорсы древнего собора

сквозь моста опоры влтава катит воду
кровель черепица и подвала своды
где бармен колдует над лимонной долькой
будто бы алхимик короля рудольфа

львы олени солнца золотые злаки
на фасадах узких лет ушедших знаки
кони змеи раки и другие твари
продолжают дальше местный бестиарий

несколько неточен курс валют обменный
бьёт скелет на башне в колокольчик медный
воздух чуть приправлен молотой корицей
и стоит на месте рыцарь бледнолицый

фонарей и окон свет блестит на рельсах
под высоким шпилем ратуши еврейской
стрелки циферблатов проходя деленья
движутся по кругу в разных направленьях

и хромают ноги на брусчатке гетто
возле староновой синагоги где-то
хитрого раввина спряталась могила
автора творенья из речного ила

выбравшись под вечер из туристов стада
встать в пустую нишу старого фасада
и окаменев тут простоять столетье
глядя в перспективу улицы целетной

получив у смерти долгую отсрочку
в голове гудящей сталкивая строчки
подбирая рифмы становясь незримо
элементом тайны северного рима

***

представим чудную картину
стена увитая плющом
перед парадным роз куртина
слегка увядших но ещё
прекрасных в ожерелье капель
наверное садовник запил
и детворой окружена
его сейчас стыдит жена
очарованье вертограда
где пробегает тут и там
осенний ветер по кустам
и неподвижна лишь ограда
подёрнутая сверху мхом
увы не выразить стихом

с холёной лошади слезая
вы на breguet глядите шесть
пора и ужинать борзая
у ног отряхивает шерсть
и открывает пасть зевотой
намокший плащ и стек с заботой
берёт дворецкого рука
портреты предков в париках
надменно взоры мечут в спину
сквозняк из каждого угла
но дальше волнами тепла
встречает кабинет с камином
к решётке оба сапога
и вносит пряный пунш слуга

и снова в поздний час не спится
давно богемский пуст хрусталь
раскрыта на одной странице
adelaide жермены сталь
короткий ливень на излёте
бьёт менуэт на переплёте
оконных рам слова слова
тяжёлой стала голова
будь проклята литература
а с ней музыка и балет
ещё осталась пара лет
до якобинской диктатуры
и клавесинный мастер шмидт
пока ещё спокойно спит

***

                              Родиться бы сто лет назад...
                                                    И. Бродский

Родиться бы несколько ране,
и вот, без раздумий зачем,
вы юнкер в шестом эскадроне
на службе стране и короне,
и  -  ментик на левом плече.

Конечно, любимец полка вы,
но всё же заботы свои:
сменить у гнедого подкову
да дать вестовому целковый,
мол, выводи да напои.

Да выдай овса для затравки,
ведь надо, покуда светло,
его оседлав со сноровкой,
отправиться в фуражировку
в остзейское, скажем, село.

Нужда и в крупе, и в картошке,
и в кузне нехватка угля...
Навесив потёртую ташку,
вы людям даёте отмашку
в галоп, опустив трензеля.

И в сопровожденье эскорта,
сквозь серый лифляндский туман
вы едете пасмурным мартом,
гадая, про проигрыш в карты
письмо получила ль maman?

***

Приятно всё же, что ни говори,
изобразив задумчивость на роже,
цитировать "когда-нибудь я тоже"
пред notre dame, положим, de paris

иль под лучами утренней зари
на подоконнике палаццо дожей,
под возгласы присутствующих "боже",
бутылку рома выпить на пари

минуты за четыре или три,
тем самым доказав победу духа,
и смелость мысли, и огонь внутри...

над праздной чернью дерзко воспари,
чтоб пошлый шум её не резал слуха...
гори, светильник разума, гори!
© Денис Калакин
© Devotion, опубликовано: 14 октября 14

// -->