***

заедает у старой машинки слегка каретку
далеко не кастальская влага сверкает в чаше
и хорошая ровная строчка ложится редко
а напитки разные пьются о да всё чаще
оглядись вокруг какой-то блошиный рынок
натюрморты в рамах зингеры ундервуды
граммофон master`s voice фарфоровая балерина
уголок письма в четвергъ непременно буду
может и будешь но вряд ли что-то исправишь
не пытайся а просто скрашивай ожиданье
пробегая пальцем по краешкам круглых клавиш
осторожно дым разгоняя другой ладонью

***

На полпути из Пуатье в Дижон,
поклажею сверх меры перегружен,
сломался дилижанс и распряжён
стоит, все планы спутав и нарушив.

Чад волоча и раздражённых жён,
шагают пассажиры через лужи
к гостинице, где ждёт холодный ужин,
дождливый вечер, скука и крюшон.

Там, кролика тушёного ножом
поковыряв, сердито смотрят: ну же!
на автора, но, жалости лишён

и к их судьбе дальнейшей равнодушен,
тот в темноте скрывается снаружи,
их навсегда оставив с багажом

на полпути из Пуатье в Дижон.

***

ударит в полдень крепостная пушка
поскачут расторопные курьеры
императрица кофею откушав
наружу кинет взгляд из-за портьеры
стоят деревья в клочьях белой ваты
задрав до блеска выбритые скулы
дежурный офицер молодцевато
командует разводом караула
в воротах завершая процедуру
прописанным в уставе поворотом
а не послать ли александру-дуру
проведать кто таков которой роты
ведь недурён собою в самом деле
а матушка а впрочем позже позже
сейчас пора подумать о разделе
обширных территорий где-то в польше
да нового земельного закона
надиктовать последнюю страницу
да выслушать доклад что всё спокойно
внутри страны и на её границах
что небольшого заговора нити
прибрал к рукам отдел особый сыска
куплетов вздорных дерзкий сочинитель
поехал по снежку сегодня в ссылку
что к смотру и к войне готово войско
налог на соль в казну приносит тыщи
в зеркальной зале пол натёрли воском
и дворники метут гораздо чище
прослушать новый гимн на славу царствуй
и учредить за храбрость новый орден
да всё спокойно нынче в государстве
и пушка ударяет ровно в полдень

***

                                                                            А у вас в крыле
                                                                            правом никто не живёт?

                                                                              А. Кушнер

Вьёт гнёзда в голых кронах вороньё.
Заброшен дом, и флигель заколочен.
От половиц до балок потолочных
там только тлен и плесень, и гнильё.

Но говорят, что в пасмурные ночи,
когда ненастье, мрак и ливень льёт,
дверь настежь, ровно в полночь из неё
выходит призрак, по-английски точен,

идёт сквозь парк - сливается с корой
давно из моды вышедший покрой
глухого платья, светит серебристо

лицо - и, побродив, уходит в пруд...
Не видел, впрочем, думаю, что врут
для привлеченья в эту глушь туристов.

***

В санях по Невскому в ночи
мчит Пушкин с дружеской попойки.
В ушах назойливо звучит
то ли мазурка, то ли полька.

Столпа гранитного отвес
вознёсся гордо над Невою.
И вьётся снег, как юркий бес,
и кружится над головою.

Летит возок  -  пади, пади!
Кружась, как театральный задник,
дворцы мелькают... Позади,
отстав, остался Медный Всадник.

Как флюгер, ангел на кресте
над крепостью, отставив ножку,
кружит, и звёзды в высоте,
мигая, кружатся немножко.

Дрожат на Заячьем огни.
У Стрелки, в лёд пустивши корни,
баркасы дремлют, и поник
поэт главою непокорной.

Он слышит, жаждою томим
во сне, как вылетают пробки,
шипит шампанское... Над ним
напрасно музы кружат робко,

руками струнные обвив,
наполнив воздух лирным звоном...
Он видит с трюфлями roast-beef
и устриц, сбрызнутых лимоном,

и чаши, полные вина,
и пироги с двойным бекасом...
Стоит Истомина, одна,
и держит блюдо с ананасом!

***

Древний Рим на рубеже паденья.
Всё тревожней почта из провинций.
Дни проходят в праздности и блуде.
Неуклонно дешевеют деньги.
И с чеканным профилем патриций
спит лицом в давно остывшем блюде.

Император сильно сдал, по слухам.
Стал одышлив, и слабеет зренье.
Ревматизм и опухоль в колене.
Смотрит всё нахальнее прислуга.
Галлы и тракийцы на арене
тоже мрут без воодушевленья.

Легионы стянуты к границам.
Но не видно нового Агриппы
там среди командного состава.
Катит боевая колесница
больше по инерции, со скрипом.
Да, скрипят Империи суставы.

Всё вообще теперь идёт со скрипом,
как поэт заметил справедливо,
и за это в мартовские иды
сослан к морю, в глушь, читает рыбам.
Что ж, легко отделался, счастливо.
Прежде мог бы просто выпить яду.

Несомненны признаки упадка.
В переулке, с неподдельным чувством,
беглый раб вещает что-то черни.
И тверда, как прежде, только складка
меж бровей у мраморного бюста.
И, как прежде, мягок свет вечерний.

Ну а в целом всё пока неплохо.
Отодвинем сонную гетеру,
под струю вина подставим чашу.
Выпьем за прекрасную эпоху,
за закат блестящей в общем эры,
уходящей, но пока что нашей.

УГОЛОК  ТБИЛИСИ
(картина Маргариты Будылёвой)

Картина в раме на стене:
тбилисский дворик.
Грузинский воздух по весне
немного горек.
В холодном небе силуэт
ветвей очерчен.
Пространство наполняет свет
густой, вечерний.
Чьё там, за окнами, жильё?
Флажками рея,
под крышей сушится бельё
на галерее.

Куда-то, может быть, в подвал,
ведут ступени.
Здесь, по легенде, ночевал
художник, гений.
В каморке этой и тогда
бывало сыро.
Картину изредка продав,
с вином и сыром
на ужин, спать ложился он
почти что графом.
И крепко спал и видел сон,
сон про жирафа.

Цена легендам этим грош.
Пожмёт историк
плечом, но и без них хорош
тбилисский дворик.
В нём, как замёрзшая вода,
уснув устало,
застыло время, навсегда
течь перестало.
Ушло в подвал, махнув рукой,
вдруг стало лишним.
Остались небо, и покой,
бельё, булыжник.