***
Волосы мокрые облепляют массив головы,
Скрытую форму её выявляя:
Все уплощения эти, вмятины, шишки, углы...
Так проступает души причудливый вылеп,
Когда промок человек под смертельным дождём.
В арке, в пивной, пока не закрыли,
В лавке мясной, в привокзальном сортире,
В будке, в подвале, в норе переждём.

В начале
1.
Если ты человек,
то можешь стать добровольцем.
Или удариться головой о стену.
Или просто купить бутылку водки
и выпить её. Можешь остановить часы.
Или даже переставить фамильную чашку
к самому краю.
Всё равно не изменится узор
костей времени  - 
заводная прачка выстирает добела.

2.
Но однажды ломается какая-то косточка
и течет рекой урожай
вспять, в свои подземные закрома.
В полный рост распрямляется
страшная жатва весны.
Словно зачервоточил разбухший мертвец,
словно пролилась тяжкая туча дождем...
И убил Каин Каина, убил брата своего:
возвратным движением ножа
побежало по кругу и бежит колесо. Вот
пламенеет очистительное горнило войны,
словно победой будет искуплена кровь.

***
Главное правило ходьбы по воде:
не искать ногами опоры вовне.
Просто на воду встаёшь и идёшь,
если внутри себя опору найдёшь.
Потому даже не пошевелит крылом
ангел, взмывающий ввысь.
И младенцы кричат, когда родились.

***
Путь и рост:
и чем больше становится  - 
тем неуёмней ищет начала,
своими кривыми корнями идёт
дорогами скрытого русла,
словно стезями темного смысла.
Но становиться больше  -  значит быть выше:
прыжок в глубину есть всегда
порыв к высоте.
Вот почему, когда кончается тяжесть,
ныряльщик
обретает силу грести
и превращается в корень.

***
Мир стареет, всё портится,
только война не портится.
Разрушения, кровь, смерть, увечья,
ярость атаки и доблесть героев,
первозданный ужас убийства
и торжество драгоценной победы
неизменно, как сущность, сияют
незаходящей звездой грязи  - 
времени обнажённый узор,
безголовый скелет бьёт в барабан.
И реют знамёна.

***
Чувствую как стареет мой череп.
Поседела редкая его борода,
волос выветривается,
обнажая голое темя,
и разрушены зубы в его
непреходящей улыбке.
Но пока ещё он не вещь  - 
невмещаем для мысли
и не самобытен.
Одна любовь никогда не стареет:
безнадежно, словно слеза,
упорствует возле самого края,
чистое сопротивление камню.

***
Вздорные разные мысли,
роящиеся весь день в голове,
просто пища для птиц,
что свои пернатые тельца однажды
просунут из опустевших глазниц,
с наступлением вечной весны
уже навсегда возвратившись
в пустую скворешню Франциска.

***
Гнев  -  не то, от чего гниёт человек. Гнев гонит по ветвистым трубкам нечистый огонь, не выжигающий сам себя до конца. Вот опустошенность, которую чувствуешь следом: самоощущение опорожнившегося огня, который нагадил в теле и отлетел.

***
Когда мы видим как
в мучениях зверь умирает,
упрямо шерстяной мотая головой,
нелепо лапами перебирая,
то больно нам, ведь это погибает
метафора нашей души живой
перед воротами земного рая.

***
Расчищая нетленную
световую основу,
постигай сквозь прозрачную
её глубину  - 
как слетает тело
мёртвой листвой,
как внутри мысли
рождается человек,
как всегда пламенеет
над головой
вечнозелёный предел,
как ткётся
младенец в утробе,
и, суровые, складчатые,
в колыбелях
растут смыслы.

***
Кротость  -  это способность крови становиться кротом и, роясь в собственной темноте, идти в самую глубь.

Танец смерти
Смерть-взрослый, смерть-старик,
смерть-ребенок,
смерть-женщина и смерть-мужчина,
смерть-повар, смерть-врач,
смерть-учитель, смерть-солдат,
смерть-крестьянин, смерть-солдат,
смерть-солдат
водят в поле хоровод, хоровод*  - 
безначальный русский танец**:
тот, кто меньше всех устанет,
тот скорее всех умрёт***.

*  По-видимому, гражданская война имеет круговую природу, она  -  хоровод: в какой-то момент она приобретает свои подлинные очертания возвратного движения, когда за количеством пролитой крови уже невозможно различить кто начал.
**  Снова мир за своё "историческое развитие" платит жизнями русских, убивающих друг друга в гражданской войне; и, вопреки расхожему мнению, началось это не в восемнадцатом году двадцатого века. Первое библейское убийство было братским. Ужас в том, что война в существе своем  -  гражданская война. И Гераклит, когда говорит об этом "царе и отце всех", имеет в виду именно её. Поэтому гражданская война, как война сущностная, изначальная, не имеет начала, она  -  безначальна.
***  Смерть  -  не убивает, смерть умирает человека, уводит его из мира живых. Которая из танцующих смертей меньше всех устала, та и умрёт, т.е. заберёт скорее из мира живых всех, кого ей должно. Это раскручивающийся, ускоряющийся в макабрическом агоне хоровод.

Прощай, Целан!
В коконе травмы поёт пустота  - 
вабит сомкнутые словом уста.
Глаз прорывается в непотаенное
ощупью, словно крот
в просторный подвал. Поёт и поёт
биошкатулка с подгнившим секретом:
бедный, навсегда утонувший мертвец,
чья ослабела совсем родовая пружина вины,
дряхлая водоросль изгнания
в прозрачном потоке земли.
Прощай, бедный Анчель. Слово молчит,
оглушенное гулом новой войны.
Снова всех выгнали из местечкового рая.
Снова русской пехоте учителя
твоего немецкого время учить,
смертью смерть попирая.

***
Когда вырастут дети,
их дети придут к нам на могилы.
Как же много детей!
Ведь умирая зерно рождает стократ.
Как много молчания,
как много пытливых взыскующих глаз.
И тогда мы встанем, отцы,
незаметно,
и в походном строе всем разноголосым
отечеством тронемся в путь
на нашу небесную родину.

Перепонка флага
Хлопает флаг на площади.
Хлопает флаг на ветру гражданской войны.
Как перепонка в сердце страны,
Гонит новую кровь к линии со-
прикосновенья краёв разверзшейся раны.
Неумолимо летит колесо,
когда гремят барабаны.
И полнокровный штурм отражается
в тысяче электронных зеркал
тысячью зазеленевших смертей
единого дерева русской тоски.
Какой победой измерить
глубину его ядовитых корней,
жадно тянущих из потаенных ключей
родной земли горький сок?

Родина/мать
Если встретятся
однажды родина и мать,
то мать, должно быть, скажет:
"Ты забрала всех моих сыновей  - 
они лежат в траве твоих полей
и небеса над ними светят ясно,
но у меня уже нет больше слёз..."
И родина между стволов берёз,
словно осенний дым, исчезнет безучастно.

***
Именно здесь,
на сборном пункте
раз в пятьдесят или сто лет
единой чертой
на миг проступает соборность,
прежде чем каждый отправится в путь
к своей собственной смерти,
к своей боли и скорби, и славе.

***
Привет тебе, витрувианский человек войны, обезглавленный скелет, бьющий в барабан победы над миром! Незаходящая звезда грязи. Вот и вся твоя истина, вся та чистота, до которой выстирает неумолимая прачка истории  -  траурная чистота белеющих в грязи костей. Слышишь в полостях свистящий призыв? Дальше только огонь, что стирает в ничто.

Гёльдерлин на улицах современного города
Работай, мастер,
Нерукотворную тяжесть свою
В глубинных слоях языка.
Трудись над весом вещей,
Таимым простой крепостью слов,
Сопротивлением твёрдых конструкций.
Трудись, вновь и вновь забывая,
Что наш старинный царственный мир
Прозрачен и тонок как плёнка на горле
Под абиссинским ножом,
Как перепонка в сердце,
Приявшем уродливо литую пулю,
Как хищная прорезь никаба...
Работай, ибо последними
Сдадутся камни развалин
С пустым небом в бойницах.

***
На сколе чашки или античного бога,
В прорехе кожаного башмака,
В расщепе рассохшейся лодки,
В трещинах старых полотен
И старинных стен городских
Зияет их нерушимый каркас,
Нечто совершенно простое,
Словно сама по себе красота.
Мастер, каиново ты отродье,
Тебе ли не знать как под руками
Вещью, творимой тобой, проступает
Рельефная твёрдость креста.

***
Посреди бескрайней вселенной с трудом
Выступают мои прекрасные дети
Из небытия, а так как мой дом
Насквозь истончился, став подобием дыма,
Словно ни крыши, ни стен больше нет,
Поступь их явную неотвратимо
Сопровождает ход звезд и планет.

Эпектасис
Пока изнутри,
из самого средоточия
продолжаешь следить за
исчезнувшей в вышине птицей,
взгляд простирается в чистое небо
всё дальше и дальше,
открывая в душе
что-то простое.

***
Жизненные циклы как потускневшие кольца, праздниками разомкнутые в золото чистой вечности.